Реставрация в России

Идеи патриотизма появляются вместе с современной демократией и являются органической частью демократической идеологии. Английский социолог Бенедикт Андерсон в книге “Imagined Communities” подметил, что первое «национально-освободительное» движение было восстанием северо-американцев против англичан, а противоборствующие стороны не отличались друг от друга ни языком, ни религией, ни цветом кожи! Просто американцы не хотели оставаться гражданами государства, где они не имели права решающего голоса. Они захотели сами выбирать свое правительство, назначать свои налоги и определять свое будущее. Короче, они всего лишь захотели ввести демократию.

Со времен Великой Французской Революции понятия «гражданин» и «патриот» были синонимами. В самодержавном государстве не может быть патриотов, есть только верноподданные. В императорской России не было русских — были великороссы. Не было нации — были «православные». Были дворяне, которых бить нельзя, мужики, которых бить можно, и инородцы, с которыми вообще можно делать все, что угодно.

Патриотическая идея заставила отказаться от деления граждан по сословному, религиозному и этническому признакам — ведь все они дети одной Родины. Патриотическая идеология не позволяет делить соотечественников на «белую кость» и «быдло», она не признает исключительных прав «титульной нации» и не делит жителей страны, как лошадей в упряжке, на «коренных» и «некоренных».

Патриотическую идеологию занесли к нам из Франции вместе с другими просветительскими и революционными идеями, которых так боялось консервативное общество. В начале прошлого века это была последняя французская мода. Помните, Онегин у Пушкина может предстать «космополитом, патриотом, герольдом, квакером, ханжой», в зависимости от того, какая маска сейчас больше ценится в образованном обществе.

Бедный генерал Макашов! Он не знает, что даже само слово «патриот» иностранного — французского — происхождения!

Республиканцы во Франции называли себя патриотами. Декабристы тоже были патриотами — ради любви к родине они требовали отказаться от таких замечательных национальных традиций, как торговля крестьянами и подавление инакомыслия. Идея патриотизма, в том виде, как она сложилась на рубеже XVIII и XIX веков, требовала обновления страны, отказа от косности, традиционализма и провинциализма, но не во имя мифического «приобщения к Западу» или к кому-либо еще, а как раз для утверждения собственного национального достоинства и независимости.

Еще американская революция показала: демократия и независимость теснейшим образом связаны между собой Суть демократии в том, что судьбу страны решают только сами ее граждане, а не парламент в Вестминстере, куда жители Бостона не выбирали депутатов, и не Международный валютный фонд, политику которого не в Москве формулируют.

Насколько в таком случае патриотична наша «оппозиция»? Ее антидемократизм заставляет усомниться и в ее патриотизме. Да, деятели, называющие себя патриотами, постоянно кричат о великом прошлом, не желая ни понять его, ни даже по серьезному изучить. Ведь прошлое у нас не только великое, а корни позорного настоящего надо искать именно там. Нам говорят о национальных интересах, но не могут толком объяснить, в чем они состоят.

На самом деле все действующие политические группировки именно потому склонны говорить об «общенациональном», что еще не доросли до «классового» (в марксовом или веберовском смысле — не важно). Они выражают интересы очень узких групп, настолько узких, что говорить от их имени как-то неприлично. В лучшем случае у партий своя клиентелла, в худшем — несколько состоятельных спонсоров. А поскольку спонсоры у всех разные, не удивительно, что понимание общенационального у каждого свое. И с национальной идеей ничего не выйдет, ибо исторически она формируется через согласование общественных интересов. Но интересы клик согласовать невозможно. Да не стоит и пытаться.

Формирование «настоящего» левого движения в постсоветской России происходит болезненно, и вполне возможно, что в 1999 г. развал созданного зюгановскими коммунистами Народно-патриотического союза на самом деле окажется не только началом конца КПРФ в том виде, в каком мы ее знаем, но и первым шагом к появлению новых организаций на левом фланге. Эти организации смогут стать политической реальностью лишь тогда, когда они перестанут прятаться за псевдопатриотическую риторику и вернутся к «нормальным» для левых ценностям, если угодно, к «классовому подходу».

«Классовый подход» для зюгановской КПРФ такое же «табу», как и для Гайдара. Одни не решаются открыто сказать, что они опираются только на группу «новых русских», да и то не на всех. Другие не могут открыто признать, что давно уже не опираются на рабочий или какой-либо другой класс.