Реставрация вместо реформации. Двадцать лет, которые потрясли Россию

«Социалка» стала амбарным замком экономических реформ. Неслучайно главный импульс даже к тем минимальным изменениям социальной политики, которые уже имели место, пришел не из ведомств, призванных эту политику проводить в жизнь, не из министерства здравоохранения и социального развития или министерства образования и науки, а из ведомств, отвечавших за политику экономическую, – из министерства финансов и министерства экономического развития и торговли.

Таким образом, на рубеже 2005 г. сложилась политическая ситуация, описанная классической формулой «казнить нельзя помиловать». Правительство не могло себе позволить всерьез тронуть существующий социальный уклад, поскольку не имело для этого достаточных ресурсов (прежде всего – морального авторитета, а не денег). Но оно не могло себе позволить также и не трогать его, так как этот уклад, очевидно, провоцировал экономическую стагнацию. Стремясь выйти из этого сложного положения и решить дилемму, описанную в народном фольклоре как «и рыбку съесть, и ног не замочить», правительство продемонстрировало высококлассный «политический слалом», который и стал основой социальной политики «нового формата».

Правительство можно понять. Оно оказалось в положении человека, который вынужден рубить сук, на котором сидит. Несмотря на существенные потери в качестве социальных услуг и обеднение (но не обнищание) значительной части населения страны, основные достижения советской эпохи в социальной сфере в посткоммунистической России были сохранены. Базовые параметры устояли и, что бы ни говорили радикалы как слева, так и справа, страной третьего мира Россия даже и в социальном отношении так и не стала. И пока такая ситуация сохраняется, правительство может чувствовать себя в достаточной безопасности, сколько бы критических стрел в его адрес ни выпускали и по поводу коррупции, и по поводу гражданских свобод, и по любому другому поводу. Для социальной революции серьезного повода в России пока нет. И вот в этой самой ситуации правительству понадобилось-таки тронуть эту социальную сферу, задеть народ за самое что ни на есть живое, как бы проверяя политическую стабильность на прочность.

Безусловно, что осуществление социальной реформы было и остается реальной политической необходимостью. Критикуя способы, темпы и направления предпринятых федеральным правительством преобразований, неправильно отвергать саму идею реформы, ошибочно полагать, что страна могла бы продолжать проводить без изменений прежнюю социальную политику.

Проблема усугубилась еще и тем, что советская социальная система, оказавшись в агрессивной рыночной среде новых экономических и этических отношений, подверглась чудовищной коррозии. Зачастую от былого величия остался только великолепный, хотя и обветшалый фасад, но несущие конструкции сгнили. Поэтому ко всем экономическим неудобствам прибавился еще и риск самопроизвольного обрушения всей социальной сферы.

Во-первых, денежные расчеты и отношения, формально не существующие, давно проникли, просочились в социальную практику. Собственно, началось это не сейчас. Разложение бесплатного здравоохранения и образования шло полным ходом и во времена застоя. Речь идет лишь о новом масштабе явления. Наряду с теневой экономикой в России возникла теневая социальная сфера, развившаяся в самостоятельный комплекс устойчивых, неформальных отношений, имеющих силу неписаного закона. Монетизация в жизни произошла значительно раньше, чем этой проблемой озаботилось правительство. Так, российская медицина первой стала «конвертируемой», опередив в этом отношении рубль, поскольку получение не только качественных, но и самых примитивных медицинских услуг без «конверта» стало невозможным. Это не значит, что все платят за лечение или образование, но это значит, что платит большинство, а меньшинство, которое не платит, обслуживается по остаточному принципу. Кризис социальной сферы нарастает прежде всего изнутри в той мере, в какой она не может более функционировать в соответствии с объявленными правилами.

Во-вторых, как следствие «денежной коррозии» произошло внутреннее расслоение пользователей бесплатных социальных услуг на тех, кто, имея права, не пользуется ими, потому что предпочитает платить, и тех, кто, имея права, не пользуется ими, потому что не может платить. При этом слой тех, кто реально пользуется льготами «как прежде», с каждым месяцем становился все тоньше. Выходило, что система все больше работает «вхолостую», так как исчезает массовый потребитель этих пресловутых «бесплатных социальных услуг».

В результате вся социальная сфера приобрела под давлением внутренних противоречий и диспропорций довольно уродливые очертания.