Никому ненужные, брошенные на произвол судьбы, забытые, подавленные, отрезанные от дома, от всего того что было знакомо и известно они несли свой долг, сдерживая натиск тварей о которых на таком далеком и близком Периметре никогда и не слышали. Погибали, без надежды и права вернуться назад, туда, в далекие и жадно, до безумия, высматриваемые через оптику прицелов и биноклей в прорехах серой ленты Периметра клочки нормального пространства и тихой природы, где не свистели пули, не грохотали взрывы, превращая в пепел единую могучую страну и все то, что было дорого. Долговцы как дети смотрели на яркие машины, что спешно латали Периметр, которые так рознились от угловатой убогой техники, которую они помнили. Словно зачарованные смотрели на синеющую в провалах Периметра дымку леса, что не была затянута привычной и опостылевшей пеленой тумана. Но самое большое потрясение они испытали тогда, когда Лысенко, хитро улыбаясь, вышел из КПП, и вдруг начал громко выкрикивать фамилии долговцев, которых знали только по прозвищам, и которым пришли такие долгожданные письма. Несколько мгновений бойцы стояли, боясь поверить услышанному, а потом, увидев несущуюся на него черную лавину, Лысенко зычно выругался, бросил сверток на землю и отскочил что бы не быть растоптанным. Пока долговцы дрожащими пальцами читали такие жданные строчки, над плацем плавно взметнулось и под звуки гимна расправилось трепещущее на ветру красное знамя. Весь свободный от караульной службы состав, выстроенный строгими, четкими рядами вдоль линии КПП, взял долговцам под козырек. Но они не видели этого, снова и снова они читали скупые строчки, рассматривали фотографии, боясь поверить в чудо, боясь закрыть глаза и проснуться, увидеть над собой серый потолок ангара и багровое зарево выброса. Полковник громко зачитал обращение верховного командования о присвоении долговцам статуса отряда особого назначения при Службе Пространственной Обороны, и наперед вышагнула мощная фигура генерала Одинцова. Под его грозным взглядом долговцы несколько пришли в себя, а он скользнул по ним взглядом, и первым делом распорядился провести прямо сюда несколько телефонов с усиленной аномальной защитой, для того что бы они смогли позвонить близким. Дальше творилось просто неописуемое. Уже потом долговцы узнали, что за многочисленными ходатайствами генерала Трепетова, решением Минобороны СССР информация о том, что люди, ушедшие в Первый прорыв, и грудью сдержавшие аномальную угрозу Зоны в 1991 году – живы, была предана гласности. Прежде чем объявить это во всеуслышание, родственников долго готовили, потому что можно вынести горе, и гораздо тяжелее принять новость о возвращении к жизни. Хмельные от счастья долговцы грузили БТРы в обратную дорогу, а генералы Трепетов и Воронин поглядывая на древние часы, ждали их возвращения. Неизвестно как пройдут переговоры со свободой, но долговцам было на это наплевать, все что их разъединяло, оказалось смыто лавиной чувств, скупыми мужскими слезами, что оросили на обратном пути лица. И где-то высоко в серой выси, на миг разомкнулся вековечный призрачный туман, и впервые над Зоной проступило чистое небо.
* * *
Воронин обратился с заявлением к личному составу, что заполнил все пространство Бара, те, кто не мог его видеть, не сводили с репродукторов напряженных глаз. Такое уже было: давным-давно, еще в прошлом веке, их деды и прадеды точно так же слушали весть о великой победе, не сводя глаз и затаив дыхание. Усиленный репродукторами голос Воронина гремел над покалеченными судьбами, возвещая, что годы забытья канули в лету, что о них знали и помнили, но не могли подвергать опасности, насильно вырывая из аномального капкана рискуя жизнями.
Звездочета потеребила чья-то рука, и он с облегчением покинул помост, откуда Воронин проникновенно вещал о долге, о родине, о враге, что копил силы для решающего удара. Смешливые глаза впились в сталкера:
– В генсеки метишь, проводник?
– Да ну тебя, их десять лет как их нет, теперь институция президентства. А Воронин кремень, сразу вник в суть вопроса, поняв, что пора заканчивать с затворничеством. Ведь это все могло быть намного раньше, Лист лишь подтвердил наши предположения, дав неопровержимые факты и доказательства от которых старый лис не смог увернуться.
– Схима уже ввел в курс дела. Ну и как он из себя?
– Чудной весь, наивный какой то, но стреляет, будь здоров, за спину можно не опасаться. Идем на Янтарь, и не слезем с Шумана до тех пор, пока он не разгрызет это розетский камень, время у нас на минуты идет. А тут еще и свобода, Лукаш это тебе не Воронин, тут другой подход надо.
– Вот о свободе я и хотел поговорить, вернее о северном направлении. Только без лишних ушей, больно шумно.