Рецессия капитализма — скрытые причины. Realeconomik

Столь же малопродуктивно понимание демократии как принципов выборности и подотчетности должностных лиц, разделения исполнительной, законодательной и судебной властей и т. д. То есть, конечно, провозглашение этих принципов отражает определенный набор идеалов и в этом смысле противостоит альтернативным представлениям об эффективном управлении – например, концепции единства и неразделимости власти. Однако формальное закрепление этих принципов в государственном устройстве может сопровождать господство очень разных типов отношений по поводу власти и управления обществом.

Опуская дальнейшую детализацию возможной сознательной подмены понятий при трактовке термина «демократия», скажем лишь следующее. Если под демократией понимается в первую очередь разделение (распределение) власти между различными группами влияния и политическая конкуренция между ними на основе подчинения всех участников установленным правилам (принцип верховенства закона), а также использования выборов как механизма арбитража в отношениях между соперничающими за власть группами, то с самого начала истории постсоветской России движение в этом направлении либо не происходило вовсе, либо было робким и крайне ограниченным, прекращаясь или даже оборачиваясь вспять при возникновении реальной угрозы недобровольной смены правящей команды.

На самом верху государственной пирамиды такая смена не произошла ни разу за все время существования «новой демократической России» – власть лишь воспроизводила саму себя путем замены членов команды по своему собственному выбору и разумению, а общенациональные выборы проводились в лучшем случае как своеобразный опрос общественного мнения (при активном его формировании самой властью), не влекущий за собой никаких обязывающих последствий. Свобода средств массовой информации допускалась лишь в той мере, в которой не могла иметь серьезных политических последствий и не создавала реальной угрозы принудительного отстранения от власти находящейся у нее команды.

На региональном уровне случаи принудительной замены одной влиятельной группы другой при помощи механизма местных выборов поначалу действительно имели место, хотя никто при этом не мог гарантировать, что организаторы выборов и, главное, надзирающие за ними структуры честно следовали установленным на бумаге правилам. Однако в начале 2000-х годов и этот уровень был поставлен под эффективный контроль со стороны вершины государственной вертикали, которая в принципе исключила из допустимого инструментария выборы без безусловно предсказуемого результата.

Вместе с тем отсутствие какого-либо прогресса в формировании институтов реальной политической конкуренции в формате парламентской демократии мало заботило западных политиков. Наблюдая процесс формирования политической и экономической системы постсоветской России, правительства и значительная часть западных интеллектуалов не видели в нем ничего угрожающего постольку, поскольку формировавшийся слой высшей бюрократии был готов сотрудничать с Западом, в первую очередь с США, по тем вопросам, которые представляли для них первостепенный интерес.

По сути, критерии демократии при оценке процессов в тогдашней России были сведены к нехитрой формуле – демократия – это ситуация, когда у власти находятся «демократы».

А «демократы» – это те, кто считает нас друзьями и кого, соответственно, друзьями считаем мы. И чем больше они нам друзья, тем больше они «демократы» [42] .

Тех, кто имел шанс усилить свое влияние, но находился в оппозиции к власти, осторожно похлопывали по плечу [43] . А поддержки в рамках этого подхода – даже в самых крайне спорных политико-правовых вопросах – заслуживала та часть правящей бюрократической команды, которая не скрывала своего благожелательного отношения к Западу и в обмен на его поддержку была готова учитывать конкретные интересы конкретных государств в российской политике. В результате на роль главных демократов и силы, олицетворяющей светлое будущее России в западном общественном мнении были назначены так называемые «либералы» (в основном бывшие комсомольские и партийные функционеры) из ельцинской команды, которые казались достаточно близкими идеологически и одновременно способными оказывать достаточно существенное влияние на российскую внешнюю политику в желаемом направлении. Преобладающий взгляд на постсоветскую Россию сформировался таким образом, что в интересах Запада следовало поддержать внутри России тех из числа влиятельных, кто в наибольшей степени настроен прислушиваться к мнению Запада, и наиболее влиятельных из числа обещающих дружбу [44] .