Возвращаясь к периоду начала 1990-х, когда страна после фактического краха советской системы только выбирала для себя путь дальнейшего развития, можно еще раз задать себе вопрос: насколько оправданна была с исторической точки зрения тогдашняя линия российских «реформаторов» и поддержавшего их Запада? Линия, которая сводилась к тому, что даже в условиях утраты контроля над ходом событий главное состояло в том, чтобы никому не отдать официальную власть в стране. Любой ценой, в том числе ценой невероятного упрощения экономики и утраты значительной части ее человеческого, интеллектуального и организационного потенциала, удержать ее от возможности, пусть даже маловероятной и полумифической, возврата в прошлое. Любой ценой, включая допущение гигантских социальных и территориальных разломов, контролировать верхушку административной пирамиды и, невзирая на издержки, форсированно создавать слой людей богатых и уверенных в своем праве на привилегии – слой, который стал бы социальной базой и гарантом господства в России рынка с заведомо «неевропейскими» устоями и крупной частной собственности.
С точки зрения краткосрочной прагматики в отношении такой позиции никаких особых вопросов, разумеется, не возникает – ни к либеральным «реформаторам», ни к Западу. Защита собственных интересов и представлений о должном наиболее удобным и необременительным способом – это не идеальный, но, во всяком случае, понятный образ действий.
Однако сейчас представляется уже совершенно ясным, что прагматическая позиция в долгосрочном плане оказалась абсолютно не оптимальной. Так же как и собственно в экономике, попытка без особых хлопот получить желаемое быстро, здесь и сейчас, ведет к тому, что приходится закрывать глаза на возрастание долгосрочных, системных рисков. Поощрение хаотичной, бессистемной, полукриминальной, но быстрой приватизации в России в 1990-е годы, возможно, отчасти снизило краткосрочный риск открытого возвращения к власти людей со взглядами и представлениями сугубо советского идеологического типа. Однако в долгосрочном плане это, безусловно, повысило вероятность перехода крупной ядерной державы на путь развития, ведущий в социальный тупик со всеми сопутствующими такому тупику рисками и вытекающими из них последствиями для всего мира.
Могла ли в то время иная позиция Запада направить развитие российской политической и экономической системы по другому пути? В начале реформ в 1990–1993 гг. ситуация была очень податливая и сохранялась таковой, пусть и во все уменьшающейся степени, вплоть до начала 2000-х. Влияние, если бы оно было продуманным, профессиональным и политически честным, как, например, план Маршалла в Европе после Второй мировой войны, могло бы быть весьма позитивным [47] . Не знаю, имело бы это решающее значение, однако, по крайней мере, более нравственная позиция Запада могла бы повлиять на умонастроения внутри страны, лишив идеологических козырей одни силы и добавив их другим, более здравым идейно и нравственно. Но в целом, конечно, в условиях той стратегии, которую выбрал Запад, возможности влияния на ситуацию внутри страны были предельно ограничены. Если даже в малых странах бывшего СССР ситуация в основном развивалась в силу внутренней логики, а не внешних воздействий, то изменить вектор развития столь крупной и амбициозной страны, как Россия, путем внешнего воздействия стало не просто сложно, а на грани невозможного.
Так или иначе, но этого сделано не было. Но если негативный эффект от занятой удобной для многих позиции («главное – чтобы не восстановили свои силы те, кто открыто называет себя коммунистами») для России и других стран бывшего СССР и может вызывать сомнения, то в самих странах, занявших такую позицию, он проявился точно. Разные сферы активности и человека, и общества взаимоувязаны и влияют друг на друга. В большинстве своем человек не бывает умным, тактичным и демократичным руководителем на работе и злобным тираном – в семье. Невозможно строить бизнес фирмы на обмане и одновременно рассчитывать на скрупулезную честность и порядочность сотрудников в отношениях внутри фирмы [48] .
Точно так же невозможно защищать права человека в одной стране и с презрением игнорировать их – в другой. Невозможно поддерживать циничную и безнравственную политику в других странах и не ослабить при этом нравственные ориентиры в своей. Пусть это невозможно доказать с помощью конкретных цифр (хотя, наверное, можно построить эконометрическую модель влияния роста случаев мошенничества или, например, взяточничества на темпы роста ВВП, причем, возможно, не одну), но я уверен, что в основе современного кризиса «финансового капитализма» лежал, помимо прочего, и этот фактор. А именно: близорукое убеждение в том, что трансформация постсоветского пространство важна лишь как ликвидация непосредственных угроз своему благополучию и благосостоянию, а социальный климат на этом пространстве можно оставить на усмотрение Провидения (или кто там в мире сегодня главный по части нравственности).