Рецессия капитализма — скрытые причины. Realeconomik

Уместный пример в связи с этим – трактовка А. Смитом доходов от сдачи дома в аренду, оказавшийся весьма кстати в период дискуссий о «финансовом капитализме» в разгар кризиса 2007–2009 гг. [50] Будучи реальным источником дохода для владельца дома, сдача дома в аренду, согласно А. Смиту, нисколько не увеличивает доход и благосостояние общества в целом, поскольку сама по себе хозяйственной деятельностью не является, а средства арендатора, обращаемые в доход домовладельца, должны быть получены им от какой-то другой, реальной деятельности.

Экономические либертарианцы 1980–1990-х годов (или «рыночные фундаменталисты», если воспользоваться другим популярным термином) исходили, как мне представляется, из другой, во многом противоположной логики: любая деятельность, приносящая доход, есть реальная экономическая деятельность, являющаяся полноценной составной частью общественного продукта. Если довести эту мысль до логического конца, то любой доход, полученный хозяйствующим агентом, означает предоставление им или принадлежащей ему собственностью, в том числе интеллектуальной, услуги потребителю, ценность которой определяется исключительно величиной полученного за нее дохода и не имеет никакого отношения к ее содержанию.

При таком подходе какие-либо иные, кроме величины доходов и прибыли, критерии становятся трудноприменимыми, что соответственно почти не оставляет места для нравственных оценок и ограничителей. Возникает соблазн считать все, что приносит большую прибыль, эффективным, а следовательно, и нравственным (или, во всяком случае, нейтральным по отношению к нравственным нормам).

При этом, согласно данной логике, введение потребителя в заблуждение, игра на его некомпетентности или психологической слабости – т. е., по сути, его обман – ни в коем случае не должны становиться поводом для негативного отношения к бизнесу, его использующему, поскольку мы меняем принцип «любое благо должно быть адекватно оплачено» на другой: «все, что оплачено, является адекватным оплате благом».

Более того, поскольку самый эффективный способ деятельности – это тот, который сопряжен с получением максимального дохода с минимумом затрат, получается, что пределом эффективности, т. е. идеалом деловой активности является получение дохода от такой «интеллектуальной собственности», как товарные знаки, технологии и техники воздействия на потребительское сознание, искусственно внушенные потребителям потребности и стандарты и т. п. В перечисленных случаях затраты «производителя» подобных продуктов могут стремиться к нулю, а доходы – к бесконечности, и, соответственно, эффективность, понимаемая как отношение второго к первым, может достигать поистине фантастических величин.

В принципе, можно было бы встать на такую точку зрения и констатировать: да, мир изменился, теперь у него такие законы. Но в таком случае становится непонятной прокатившаяся в связи с финансовым кризисом волна возмущения западного общественного мнения по поводу астрономических зарплат и бонусов инвестиционных банкиров, управляющих инвестиционными фондами, аудиторов и аналитиков рейтинговых агентств, специалистов по разработке новых, все более замысловатых и непрозрачных финансовых продуктов и схем, а также рекламщиков и пиарщиков, продвигавших эти продукты и схемы на соответствующие рынки – короче, всех тех героев «финансового капитализма», на которых общественное мнение и вслед за ним политики на Западе возложили вину за разразившийся в 2007–2008 гг. кризис. Ведь согласно вышеизложенной логике они представляют собой образцы наибольшей экономической эффективности, извлекая колоссальные доходы если и не совсем из воздуха, то из очень близкой к нему субстанции.

На самом деле, подобная замена одной логики на другую – вещь принципиально важная и совсем не абстрактная. Если мы считаем, что любой способ зарабатывания денег – от производства продуктов питания до предоставления услуг биржевого аналитика или разработки нового бренда носовых платков – одинаково ценен для благосостояния и развития общества и экономики, а точнее – что его ценность в этом плане определяется исключительно суммой, которую производитель соответствующего блага может «содрать» с окружающих его экономических агентов, то мы тем самым отказываемся от внесения в экономические отношения элементов нравственных оценок и нравственных же ограничений.

Это чрезвычайно важный момент – здесь, как и в случае с фактором доверия, лежащим в основе действия рыночного механизма (о чем шла речь в первой главе), экономическая эффективность оказывается в неразрывной связи с действенностью нравственных норм в обществе. И если последние в конкретной исторической ситуации начинают ослабевать, сбои в работе чисто экономических механизмов становятся неизбежностью. И то же самое происходит, если элиты сознательно или под влиянием якобы научных представлений и продвигающих их теоретиков отказываются применять нравственные критерии к действиям предпринимателей и общественных институтов, созданных для контроля над ними [51] .