Ревизор: возвращение в СССР

Я прошел за бабулей к дому. Домишка был довоенный как минимум, если не дореволюционный. Крыша покрыта дранкой. Боже мой. Я такой кровли в жизни не видел. Хотя, может, конечно, не обращал внимания по малолетству.

Я зашёл за бабушкой в дом, благоговейно оглядываясь. В тёмных сенях стоял огромный сундук. На нем спать можно было при желании, такой он был большой. Поставив на него свою сумку, бабуля села рядом и начала разуваться. Я последовал её примеру. Она бросила мне под ноги короткие валенки. Сама надела такие же и прошла в хату. Это у них такие тапки. Полы холодные, наверное.

Хата оказалась просторнее, чем я ожидал. С улицы дом не производил впечатления такого большого. Внутри изба была разделена ровно на четыре помещения: кухня и три комнаты. Все три комнаты были проходные. Из сеней мы попали в кухню. Я ходил из комнаты в комнату, как по музею.

Посередине стояла большая печь, топилась она из кухни. В комнате справа от кухни была, как я понял, маленькая гостиная с большим диваном и раритетным телевизором с крохотным экраном и линзой перед ним. Я долго разглядывал его, раньше такие только на картинках видел. Из гостиной можно было попасть в меньшую спальню. Из кухни — в большую. Между двумя спальнями тоже была дверь, но она была закрыта на щеколду. Я не понял, какая спальня моя. Логически рассудив, я пришёл к выводу, что моя спальня меньшая: там была одна койка. А в большей спальне стояло две койки. Я решил, что женщины спали в большой спальне, а я в малой.

Бабушка включила свет на кухне. И без того тусклую лампу закрывал красный абажур с бахромой.

Глава 8

Суббота, 13.02.71 г. Дом Домрацких-Ивлевых.

— Темновато как-то, — забывшись, брякнул я.

Бабушка с удивлением посмотрела на меня.

— Забыл, как при керосинках жили? — проворчала она. — Темно ему.

— Почему я должен керосинки помнить? — не понял я наезда.

— Нас электрифицировали всего девять лет назад. Тебе семь лет уже было. Должен помнить, — ответила бабуля, хлопоча на кухне.

Потом всплеснула руками.

— Ой, забыла. Ты же не помнишь ничего, — опомнившись, сказала она извиняющимся тоном.

— Как девять лет назад? — не поверил я. — А как же Ленин? Электрификация всей страны?

В детстве я как-то не помню, чтобы в мелких городах жить приходилось. А в крупных точно электричество было, как данность. Какие керосинки?

— Про всю страну не скажу, а нас девять лет назад электрифицировали.

— Во дела, — пробормотал ошарашенно я. — Ладно, это ещё обсудим. Мне надо в магазин сбегать и в больницу к Ивану. Где гастроном ближайший, кефира купить?

— Из дома налево до перекрёстка с улицей Ленина. На перекрестке направо до следующего перекрестка, там будет гастроном.

— Спасибо, — собрался я было идти. Но вспомнил, что у меня денег нет. — А сколько бутылка кефира стоит?

— Двадцать восемь копеек.

— А плюшка такая сердечком? Знаешь? С сахаром.

— Московская? Двадцать копеек.

— Можешь дать копеек пятьдесят? — попросил я.

Бабушка дала рубль. Старый советский рубль с гербом. Он был такой новый, шуршащий. Я держал его в руках и разглядывал с нескрываемым интересом. Бабуля уже махнула на меня рукой: похоже, она устала удивляться моей неадекватности.

Я собрался идти, но вспомнил, что сейчас в магазинах пакеты не дают и спросил бабушку:

— А какую авоську можно взять?

Бабуля махнула рукой в сторону двери в гостиную, на ручке которой висело несколько сеток с крупными ячейками из толстых нитей. Я схватил одну и направился в сени. В потёмках с трудом зашнуровал свои ботинки и, на ходу надевая бушлат, быстрым шагом направился к калитке.

— О, Пашка, — навстречу мне шагнула женщина с большой черной сумкой через плечо. — Вам телеграмма. Получи и распишись.

Я расписался, где было сказано, и понесся по своим делам, сунув полученную телеграмму в карман бушлата. Потом почитаю.

Я уже почти добежал до перекрестка с улицей Ленина, как наткнулся на какую-то девчонку. Точнее, она на меня наткнулась. В смысле, она мне дорогу перегородила.

— Привет, красавица, — я четко помнил, что нельзя сразу отшивать женщин, прежде не похвалив. — Я очень тороплюсь.

Я уже побежал дальше, но услышал за спиной обиженный голос:

— Ивлев! Да ты еще больший придурок, чем я думала!

Я резко затормозил, развернулся и также резво побежал к ней обратно.

— Почему придурок? — спросил я.

— Потому что я думала, ты умнее и прыгать с моста не станешь.

Я не поверил своим ушам. Так ты, брат Пашка, из-за бабы прыгнул?!

Ах ты стерва. Дурака на слабо развела. А он погиб, между прочим. Вместо него я. И от меня ты слова доброго не дождешься, коза тощая.

Я молча развернулся и пошел по своим делам, сжимая кулаки в карманах. Если бы я ещё хоть на секунду задержался, я бы её точно обхамил.

Дурдом и детский сад в одном флаконе.

Я добежал до гастронома. В небольшом торговом зале за отдельно стоящей кассой сидела крупная тётушка с завивкой на волосах средней длины. Возле нескольких прилавков топтались люди. Я подошел к кассирше.

— Здравствуйте. Мне, пожалуйста, литр кефира, — вежливо попросил я и подал свой единственный рубль.