Вот так и за ясновидящую можно сойти. Не хватает мантии и шара.
– Пенится, значит, – записываю я себе и это. – А мочу сдавали?
– Да чего ее сдавать. Кровь да, раз пять сдавала. На вирусы заставили все сдать, им какие-то клетки не нравились. Лейкоциты, что ли… Да вот вам, – бухает она передо мной пачку анализов.
Смотрю кровь. Снижены лейкоциты до двух с половиной. Норма от четырех и выше. Видимо, из-за этого и гоняли девицу сдавать все вирусы – вот они тут, пожалуйста. И Эпштейн – Барр, и герпес. Да, антитела есть. Странно, если бы к тридцати годам она ими не переболела. Да только антитела к вирусам лечить не нужно. Они тут ни при чем.
А вот в нашу мозаику снижение лейкоцитов очень даже подходит.
– А суставы болят?
– Ну не знаю… Я просто устаю очень. Просыпаюсь – минут двадцать – и все, сдулась.
– А в мышцах боли есть?
– Вот если через силу и усталость начинаю шуршать, то да. Мышцы болят – ноют, хором.
Берусь за ручку – и мышечная слабость с утомляемостью подключаются к диагностической мозаике.
Осталось дело за малым – назначить анализы.
И убедить девушку, что дело серьезное. Ведь диагноз системной красной волчанки у нас уже в кармане. С поражением почек. Это всегда более грозный расклад. И пенящаяся моча – скорее всего, за счет большого количества белка в ней.
И поражение кожи – это не только та самая бабочка на скулах. В ход пошли все участки кожи, которые открыты солнышку.
Через двое суток пришли аутоиммунные маркеры: антинуклеарный фактор в высоком титре и волчаночный антикоагулянт. И белка в моче более чем достаточно.
– Наташа, с диагнозом мы определились. У вас системная красная волчанка.
– Да ла-а-а-адно, – Наташа кажется удивленной. – Прям-таки волчанка? Как у Хауса? Я ж смотрела два сезона.
– Как у Хауса.
– Да не-е-ет, подождите. Там такие страсти. Реанимация, и вообще… Так это прям точно?
– Да, это точно. Но было бы оптимально выполнить биопсию почки, чтобы знать наверняка, какой именно тип…
– Стоп, стоп, биопсия почки? Это как? Это прям кусок почки отрезать? Не-е-ет, я не согласна. – Наташа решительно машет головой. – А без этого никак?
– Лечение я назначу в любом случае. Но биопсия поможет точнее определить форму…
– А нет, назначайте как есть.
Я расписываю лечение. Рассказываю, что через три месяца обязательно явиться к ревматологу – оценить, как все работает.
– И солнце обязательно ограничить. По максимуму. Никаких пляжиков. Солнцезащитный крем. Рукава длинные, брюки или длинная юбка.
– Так жара же.
– Жара. Но солнце будет ухудшать ваше самочувствие.
– Так я таблетки буду пить.
– Несмотря на таблетки, да.
Мы прощаемся.
И встречаемся… через год.
Для меня год промелькнул быстро… Две недели – средняя продолжительность госпитализации в нашем отделении. Поступил – выписался. Вжик-вжик. Лето-осень-зима-весна…
Честно говоря, я не узнала ее. Хотя вошла с ее историей в руках. Обводила взглядом пятиместную палату. И не могла увидеть ту Наташу.
Одышливая тетенька плюс сайз помахала мне ручкой.
– Доктор, здрасьте! А это я! Не узнали, а?
Не узнала. А когда узнала – расстроилась ужасно. Дело пахло керосином. Это было понятно с первого взгляда. Без анализов.
Землистый оттенок лица. Резкий запах дыхания. Одышка. Отечны лицо, руки, живот и, конечно, ноги.
– Доктор, а вы вспомнили меня, да?
– Наташа… здравствуйте… Ну что, раз уж мы знакомы, рассказывайте, что привело к нам, что беспокоит.
– Та вы ж видите, да? Все то же самое. Только еще хуже – и отеки, и порошок в унитазе. И суставы болят, и мышцы. И температура не сбивается.
Я судорожно перебирала в голове нашу встречу прошлым летом.
– А у вас сохранилась моя запись? И последующие явки к ревматологам?
– Да я больше и не показывалась врачам. Мне на таблеточках ваших полегчало. Как полегчало – я их убрала потихонечку. Почитала, как гормоны снижать по четвертиночке. Потом остальное убрала. Химия все это. Меня подружки на превентивного доктора подписали.
– Наташа, я тебе яблочки купила! – В палату как вихрь ворвалась женщина, поразительно похожая на Наташу. – Здрасьте-доктор-извините-я-можно-рядом-посижу? – скороговоркой выдохнула она.
– Можно, если что – дополните.
На вид ей было примерно как Наталье – по паспорту.
– Ну, в общем, у доктора этого был специальный протокол. Там все подробно – двенадцать страниц. Что есть можно, чего нельзя. Ну и естественные биологические добавки, клеточное питание. Все чин по чину. Но с майских праздников мне опять похудшало.
– Ой, да не слушайте ее, доктор. Мы ее с матерью как уговаривали к вам прийти. Так нет же, химия ей не по душе. А знаете, сколько баночек у нее стоит на подоконнике? Двадцать семь!
– Когда похужело мне, я другого спеца нашла. Там коралловый клуб, все серьезно. Научный подход.
– Но что-то и на кораллах легче не стало. Вот, засунули путем грубого насилия, доктор. Спасите ее. – Это уже сестра.
Анализы ужасали. Ожидаемо – высокие мочевина и креатинин. Нет, не так. Очень высокие. А еще – печеночные ферменты в пять раз выше нормы.
Печень здорово перегружена.
– Мои девочки принесли мне расторопшу и коралловые баночки. Я начну?
– Нет.
– В смысле – нет?