И вот тут мамины руки – а если быть точной, кисти – попадают в мой фокус внимания. А руки-то…
А руки характерно деформированы. Лебединая шея. Пуговичная петля.
Нет, это не шифровка из центра. Это жаргонное название деформаций и контрактур при самых злых наших артритах. «Ласта моржа» – самое обидное из жаргонных словечек. Обозначает кисть, деформированную и изогнутую, как та самая ласта.
– Ревматоидный артрит? – обошлась я без предисловий.
– Он самый.
Вот тебе, бабушка, и Юрьев день. А если точнее – семейный анамнез.
Наличие родственника с ревматологическим диагнозом (кровного, конечно) повышает ваши шансы (риски, конечно, риски) стать пациентом ревматолога в четыре раза.
На утреннем обходе меня ждали новости. Такие себе новости, скажу я вам. Никому не пожелаю.
– Елена Александровна, – хриплый голос сегодня стал каким-то надтреснутым, – кажется, у меня сердце останавливается.
– У Саши аритмия, – объясняет мама.
В голове проносятся мысли. Сердце – та же мышца. В ней такое же воспаление. Как и в других мышцах. Такая же слабость.
Только последствия – не такие. Другие последствия. Страшные.
После которых другие последствия уже не наступят.
Смертельные последствия.
Для девятнадцатилетней девочки.
«Ой, мамочки!» – говорил в таких случаях Пятачок из диснеевского мультика.
«Ой, мамочки!» – мысленно говорю я себе.
– Твою ж мать, – рычит заведующий, когда я врываюсь к нему в кабинет и тараторю новости о Саше.
Собирается консилиум. Кардиологи, ревматологи. Заведующий реанимацией грозно насупил брови. Давление держит, чего ее брать? Любая базисная терапия будет накапливаться мучительно долго: восемь – двенадцать недель. Здесь и сейчас помогут только… Гормоны.
В том, что они нужны, сомнений нет. Вопрос только в дозах. Очень большие или бесстыдно большие?
В нашем случае второе.
Рассчитываем дозы.
И цитостатики. Сразу два. И… коктейль из метаболических препаратов. Мельдоний. И мы не ради медали стараемся.
Ради жизни.
А еще… Мы серьезно рискуем.
Все те побочные действия, которые расписаны в инструкции к преднизолону, при наших дозах не просто вероятны. Они практически неизбежны.
Вопрос в том – когда и где выстрелит побочка.
План действий составлен. Подписи под консилиумом – одна другой солиднее.
Лист назначений заполнен. С Богом!
Иду по коридору с пачкой историй, из палаты в палату. Девочку Сашу – на закуску, как раз к концу капельницы рассчитываю прибыть, измерить давление, посмотреть, как перенесет.
Обход почти окончен. Осталась мужская палата – и Сашина. В мужской палате переполох. Мальчики столпились у дверей соседней, Сашиной палаты.
– Зачем такие дозы? Она вам не лошадь! – визгливо кричит знакомый женский голос.
Меняю маршрут. Иду на крик.
– Не дам! Не дам мою девочку гробить! – Сашина мама стоит перед медсестрой, в руках у которой лоток с капельницей. – Я давно хотела сказать! – На виске Сашиной мамы пульсирует вена. – Мы ходим от врача к врачу, а ей все хуже и хуже. Это все гормоны виноваты. Сколько можно гормонов?
Вдох – выдох. Молчу. Сейчас нет смысла спорить. Убеждать. Сейчас надо выслушать. Молча выслушать.
А уж потом…
– Не врачи, а убийцы. Что, других лекарств в больнице не осталось? Да я до министра дойду! – Мама Саши брызгает мне в лицо слюной.
К слову сказать, идти до министра недалеко. Даже с территории больницы выходить не надо. Минздрав располагается буквально в соседнем корпусе.
Мне хочется сесть на корточки, подпереть спиной стеночку, обнять себя руками и зажмуриться. Но нельзя. Нельзя сдаваться.
– Идите. Идите к министру.
Женщина замолчала и смотрит на меня удивленно.
– Идите же! – теперь и я почти кричу. – Без гормонов – без адекватной дозировки – вашей девочки просто не станет. Не когда-нибудь. А в самом ближайшем будущем. Может быть, завтра. Да, лечение серьезное. Но и заболевание не легче. Да, у лечения есть и неприятные последствия. Но у этой болезни последствий больше. И все они – реальные. Опасные.
– Будет меня эта пигалица жизни учить! – Это была последняя фраза, которую я услышала от Сашиной мамы перед тем, как она хлопнула дверью палаты перед моим носом.
Я осталась внутри палаты. С Сашей.
Вдох-выдох. Ждем жалобу.
– Елена Алексанна. – От неожиданности и от сиплости надтреснутого голоса я подпрыгнула.
– Да, Саш? – Оказывается, у меня дрожат руки. Я покрепче ухватилась за истории, чтобы это не было так заметно.
– Я же совершеннолетняя. Я даю согласие. Капайте. И таблетки несите. Я все буду делать. Я все понимаю, – Саша говорит это и плачет.
И я плачу.
Нельзя, нельзя плакать. Не сейчас.
– Только давайте побыстрее, пока мама не вернулась…
Я киваю, зову медсестру.
Юрист подтвердил, что принимает решение сама пациентка. Уже через десять минут в ее вену бодренько устремились препараты.
Прикрываем по всем фронтам желудок. Контролируем глюкозу, держим диету. Препараты кальция, витамин D.
Реабилитолог занимается с девочкой пассивной гимнастикой.
Полтора миллиграмма преднизолона на килограмм живого веса – адская доза.