Революции светские, религиозные, научные. Динамика гуманитарного дискурса

Надо сказать, что, в отличие от общепринятого определения нации как народа в форме государственного территориального сообщества [Тишков 2013: 74], среди итальянских специалистов считается довольно распространенным видение нации как народа (группы людей), имеющего общее происхождение, территорию, язык, историю и осознающего наличие этой общности вне зависимости от степени развития государственности. Такое понимание может быть объяснено как этимологически, так и исторически. Слово nātĭo, – onis означает группу лиц, связанных узами родства, происходящих от одного предка – род, на-род. В античности это определение противопоставлялось populus и civitas, считавшимся общностями гражданскими, а следовательно, относившимся к более высокоорганизованному и структурированному социуму, принадлежащему к более высокому, качественно иному, уровню социального развития. В средние века этот термин приобрел двоякое значение общности как муниципальной/территориальной, так и корпоративной/ сословной. Так, в средневековых хрониках нередко можно встретить определение Генуи и Венеции как наций. (Приписываемое Макиавелли авторство концепта нации в современном смысле этого слова, явно преувеличено, т. к. флорентийский автор употреблял его в соответствии с современной ему традицией). Только в новое время (по хронологии, принятой в России) концепт «нация» приобретает политическую коннотацию, связываясь напрямую, даже если и не всегда в однозначном виде, с идеей национального государства, которое выступает как антагонист многоэтничного образования имперского типа. Не вдаваясь в историю вопроса о развитии концепта нации, отмечу лишь некоторые положения, развиваемые современными итальянскими исследователями.

Ни у кого не вызывает сомнений тот факт, что позднее складывание национального государства в Италии было обусловлено разделением полуострова на три гетеротипные политические зоны: юг развивался в рамках франко-испанской модели, центр законсервировал систему вассально-ленных отношений под скипетром папской власти, а север метался между центробежной и центростремительной тенденциями, в итоге чего победила первая. Вот почему дискурс о складывании модерного государства может касаться, прежде всего, севера Италии. По мнению итальянских ученых, северо-итальянские территориальные государства представляли собой самую настоящую лабораторию по конструированию моделей государственного строительства. Это не отрицает успешности образования национального государства, а придает ему особую специфику. Почему?

Красной нитью по всем работам проходит мысль об особом месте Италии в контексте европейских государств и об особых корнях итальянской идентичности [Bettini 2016]. Во многом это приписывается географическим, природным и историко-культурным условиям развития Апеннинского полуострова. Действительно, географическое положение Италии в самом сердце Средиземноморья делает эту страну переходным мостом, своего рода хордой, стягивающей эллипс средиземноморского региона. Разнообразие ландшафта и климатических зон, – побережье-горы-равнины, – придает чрезвычайное разнообразие типологии культурно-хозяйственных типов, создавая как зоны контакта и цивилизационного синтеза (побережье, острова), так и закрытые цивилизационные ниши, отличающиеся устойчивым континуитетом монокультурности (горные районы, например, Лукания). Древнеримская цивилизация зародилась на пересечении путей культурных доминант первого тысячелетия до н. э., как эндо-, так и гетерогенного происхождения (этруски, финикийцы, греки, индоевропейцы латины и т. д.) и впитала в себя традиции самых разнообразных культурно-исторических моделей, что обусловило ее многогранность и универсальность, – с закономерной фазой имперской экспансии, – вобравшей в себя территории происхождения народов, составивших этническую мозаику полуострова. В то же время, римлян неуемно тянул к себе genius loci их малой родины, nullus locus sine Genio, объяснял Servius Marius Honoratus, латинский грамматик IV века в своих комментариях к Энеиде [Bevilaqua 2010]. Вся история Италии развивается в амплитуде между универсальным и локальным. Недаром много веков спустя это выльется в такой специфический фактор итальянской идентичности как «кампанилизм», – символическую привязанность к родной колокольне, приходу, о чем в своей работе «Конец света» так проникновенно пишет выдающийся итальянский антрополог и философ Эрнесто де Мартино [Martino de 2002].