Революция 1917 года глазами современников. Том 3 (Октябрь 1917 г. - январь 1918 г.)

Научный социализм тоже не знает ничего абсолютного, ничего безусловного, кроме беспристрастной смерти или вечного возрождения. Он стройно и последовательно развивает то положение, что все зависит от обстоятельств времени и места. До какой степени это так, покажет следующий пример.

Одному из основателей научного социализма, Ф. Энгельсу, принадлежит замечательная фраза: «Если бы не было древнего рабства, то не было бы и новейшего социализма». Вдумайтесь в эту фразу: она равносильная относительному оправданию рабства, т. е. его оправданию в пределах известной исторической эпохи. Но есть ли это позорная измена требованиям идеала?

Успокойтесь! Здесь нет измены. Здесь есть только отрицание того утопического идеала, который возникает в тумане отвлечения, вне всякой органической связи с определенными условиями времени и места. И в таком отрицании не вина Энгельса, а его заслуга.

Отвлеченный идеал слишком долго задерживал поступательное движение человеческого ума. Недаром наш В.Г. Белинский оплакивал то время, когда находился под его вредным влиянием.

Заслуживающие доверия путешественники сообщают, что в некоторых местах Африки рабы сверху вниз посматривают на людей наемного труда. В свою очередь, эти последние смотрят на них снизу вверх. Другими словами, в этих местностях Африки общественное положение раба представляется более высоким, нежели положение наемника. А это ручается нам за то, что в ту пору, к какой относится приведенное мной свидетельство путешественников, рабство не задерживало там развития производительных сил, а, напротив, способствовало ему.

Но если научный социализм даже о рабстве судит с точки зрения обстоятельств времени и места; если он даже рабству готов дать относительное оправдание в той мере, в какой оно ускоряет экономический, а стало быть, и всякий другой прогресс человечества, то как прикажете относиться ему к тем или другим отдельным правилам политической тактики или вообще политики? Он, разумеется, и о них судит с точки зрения обстоятельств времени и места; он и на них отказывается смотреть как на безусловные. Он считает наилучшими те из них, которые вернее других ведут к цели; и он отбрасывает, как негодную ветошь, тактические и политические правила, ставшие нецелесообразными. Нецелесообразность - вот единственный критерий его в вопросах политики и тактики.

- Но ведь это - верх безнравственности! - кричат хором наши противники научного социализма. Признаюсь, я никак не могу понять, - почему? Тут, как и везде, нет ничего безусловного. Когда общественные деятели, судящие о своих политических и тактических приемах с точки зрения целесообразности, задаются целью угнетения народа, тогда и я, разумеется, готов признать их безнравственными; но когда деятель, усвоивший себе принцип целесообразности, руководствуется благом народа, как высшим законом, тогда я решительно не вижу, что может быть безнравственного в его стремлении держаться таких правил, которые скорее других ведут к благородной цели.

Мне кажется, что ему нужно было бы изменить своему делу или, по меньшей мере, усвоить утопический метод мышления, чтобы предпочесть какие-нибудь другие правила.

Не человек для субботы, а суббота для человека. Переведите это положение на язык политики, и оно будет гласить: не революция для торжества тех или других тактических правил, а тактические правила для торжества революции. Кто хорошо поймет это положение, кто станет руководствоваться им во всех своих тактических соображениях, тот - и только тот - покажет себя истинным революционером. Его силы могут быть малы; они могут быть очень велики, но и в том, и в другом случае он найдет для них наиболее производительное приложение.

Если же у него не хватит логической отваги, если он побоится до конца усвоить ту мысль, что нет и не может быть безусловных тактических правил, то он, именно в меру своей непоследовательности и как бы в наказание за нее, будет, сам того не желая и не замечая, ставить себе препятствия на пути к своей цели.

Позволительно ли социалисту вступать в буржуазное министерство? -Нет. - Ни при каких обстоятельствах? - Никогда и ни за что на свете.

Так рассуждали многие из моих друзей французских марксистов в эпоху первого приятия Мильераном министерского портфеля.

Я не мог согласиться с этим. Запрошенный редакцией «Моивемент Сосиалисте», которая делала в социалистическом мире анкету по этому вопросу, я ответил, что не признаю безусловных практических правил, так как в политике все зависит от обстоятельств времени и места. Мыслимы такие условия, при которых социалист обязан войти в буржуазное министерство, продолжал я; но при нынешнем состоянии французского рабочего движения поступок Мильерана представляется мне вредным.

- Вы высказались скорее в нашу пользу, - заметил мне один из самых видных сторонников Мильерана на Парижском Международном Социалистическом Съезде 1900 г. Я и до сих пор не могу постигнуть, где он выудил такое умозаключение. Но зато я тогда же и очень хорошо понял тех французских друзей, которых смутил и даже почти огорчил мой ответ.