Я уже писал выше о том, чем кончился июльский кризис. Громадная демонстрация рабочих, солдат и матросов 3 июля 1917 года была стихийной. Большевики, не сумев предотвратить этой демонстрации, сделали все возможное, чтобы придать ей мирный характер. Перед демонстрантами попытались выступить В. Чернов и И. Церетели, но их уже не хотели слушать. И тогда лидеры меньшевиков и эсеров из ВЦИКа и Временного правительства в страхе перед демонстрантами совершили то грехопадение, о котором предупреждал социалистов Ф. Энгельс. Они вызвали для разгона демонстрантов казаков, а затем и военные части с фронта. Некоторые из лидеров большевиков были арестованы, а Ленин и Зиновьев перешли на нелегальное положение. В новое коалиционное правительство, созданное в конце июля, вошли семь социалистов из разных политических групп, но также семь кадетов и близких к ним деятелей. А между тем в это время была возможность создать правительство без буржуазных партий. Политическое влияние кадетов, не говоря уже об октябристах, к июлю-августу 1917 года резко уменьшилось. Продолжало расти политическое влияние эсеров, которые и по численности были тогда самой большой партией в стране. Почти до 200 тысяч человек возросла и общая численность партии меньшевиков. Но быстро росла и численность партии большевиков. Стремясь во что бы то ни стало сохранить коалицию с буржуазными партиями, боясь отпугнуть «цензовые элементы», а проще говоря, буржуазию от революции, эсеры и меньшевики откладывали проведение и таких реформ, которые отнюдь не были преждевременными даже в логике развития буржуазной революции. Такая позиция вызывала одобрение и похвалу со стороны лидеров кадетской партии. Так, например, П. Милюков позднее писал: «Социалистические партии теперешнего времени гораздо разумнее смотрят на ближайшие задачи русской жизни. Они, казалось, усвоили многие уроки прошлого и принимают как аксиому то положение, что русская революция не может быть победой социализма и социалистического строя, что эта революция есть, применяясь к их терминологии, буржуазная, вовсе не направленная к немедленной победе социализма. Революция в настоящий момент, – продолжал Милюков, – не может идти дальше политической победы буржуазии. Социалисты даже решились нарушить свои традиции и учения и вступили в состав правительства. Это характеризует громадный шаг их вперед в смысле восприятия начал государственности». Но тот же Милюков с горечью признавал, что масса «остается все еще восприимчивой к проповеди немедленного социалистического переворота путем захвата правительства в руки рабочего класса» и что многое зависит от того, «удастся ли социалистическим партиям восстановить эту массу против крайней точки зрения социалистического утопизма»[120]
.Политика правого руководства меньшевиков и эсеров отталкивала от них массы трудящихся. Это приводило к росту влияния в стране большевиков, а также левых эсеров и левых меньшевиков. Еще до Октября в партии меньшевиков происходил распад. Этот упадок и развал в рядах меньшевистской партии отмечался и в ее собственной печати. В газете «Новая жизнь» в конце сентября Р. Григорьев писал, что меньшевистское крыло социал-демократии «потерпело крах и переходит в политическое небытие»[121]
.В плехановской газете «Единство» меньшевик Л. Дейч писал: «Фракция меньшевизма терпит поражение за поражением, и совсем не надо быть пророком, чтобы предсказать скорую ее гибель. Дни ее, несомненно, уже сочтены»[122]
.Этот распад видели и союзники меньшевиков – эсеры. Газета «Дело народа», комментируя состав Московского областного съезда Советов, писала: «Съезд лишний раз обнаружил исчезновение с политической арены партии социал-демократов-меньшевиков»[123]
.Развивался кризис и в партии эсеров. Эта партия сохраняла большое влияние в провинции, а также на более далеких от центра фронтах мировой войны. Кризис в партии эсеров принимал форму раскола. Уже летом 1917 года в партии эсеров образовалась сильная левая фракция, которая осенью превратилась в самостоятельную партию левых эсеров. И если правые эсеры продолжали стремиться к сохранению коалиции с кадетами, то левые эсеры все больше подводили к мысли о союзе и соглашении с большевиками.