Революция Карла. 1917

Карл открыл скрипучую дверь парадной и учтивым жестом предложил Кларе войти. Попав внутрь они оказались в просторном помещении, которое еще пахло присутствием царей прошлого: высокие потолки возвышались над головами, давая возможность оглядеться и глубоко вздохнуть, полы и лестничные ступеньки, выполненные из цельных кусков белого мрамора, хоть и потертого годами, вопили о престижности и обеспеченности этого дома и всех его жильцов. Цветы и растения, освещение, ухоженность – все говорило о том, что они попали в необычное место. Хотя даже здесь, за всей царственностью прошлого, можно было учуять затхлость настоящего. Она выражалась практически незаметно, скрываясь от глаз обывателей, в отличие от других мест Петрограда. Но аммиачный запах мочи можно было учуять и здесь.

Они поднялись по вьющимся ступенькам старинной лестницы и позвонили в звонок. Это означало одно – бежать было не куда. С каждой новой ступенькой, дающийся Карлу Моисеевичу с трудом не только из-за страстного нежелания очутиться в обществе незнакомых людей, но и из-за отдышки, он на сверхъестественной скорости прокручивал у себя в голове варианты, которые позволят ему избежать этого вечера. Но с каждой ступенькой, оставленной позади, их становилось все меньше и меньше, пока они не кончились вовсе.

Пути назад нет. Старая деревянная дверь, выкрашенная в ещё более деревянный цвет, распахнулась. А за ней, словно чёртик из табакерки, выскочило тело именитого Бориса Зуккермана. На первый взгляд он был точной копией Карла Моисеевича – маленький, лысеющий заморыш. Но все его естество источало, какой-то экстракт, который делал из него – звезду вечера. Из Карла Моисеевича исходил похожий экстракт, и он делал из него Карла Моисеевича.

Клара и Борис обменялись любезностями, при которых Карл Моисеевич с неестественным любопытством разглядывал ромбовидную плитку на полу. Затем их пригласили войти.

Квартира Бориса Зуккермана начиналась с небольшой прихожей, которая оказалась полностью забита плотно утрамбованной одеждой гостей. Поэтому они быстро разделись и прошли по коридору вперед. По пути Карл Моисеевич разглядел ещё маленькую темную кухню, туалет, из которого несло табаком и аммиаком и кладовую, дверь куда не закрывалась из-за пустых холстов, которые занимали все пространство внутри и немного выпирали наружу. И, наконец, пройдя по узкому коридору, украшенному различными росписями и зарисовками Бориса, они попали в большую, просторную залу, которая по совместительству была мастерской художника.

Людей в зале было достаточно много. Они делились по парам и тройкам для того чтобы ходить между выставленными полотнами, обсуждать искусство "молодого" и талантливого мастера кисти, говорить о волнующем и несущественном. Затем они снова смешивались и снова делились, высказывая свои смелые, а в большей части абсурдные идеи новым собеседникам.

– Карл, дорогой, – неожиданно для Карла Моисеевича раздался голос Клары, который насильственно вывел его из ступора. Она протягивала ему бокал шампанского, – мы с Борисом отойдём на минутку, он хочет показать свою новую работу. Но ты не переживай, – заметив тревогу на лице кавалера Клара добавила, – я сразу же вернусь к тебе, как только… – не успела Клара договорить, как ее окликнули, и она направилась на зов. Цветок жизни по зову ветра зашелестел лепестками.

Карл Моисеевич знал, что увидит свою Обворожительную Аннет только под конец этого вечера. Она будет плескаться в лучах обожания и восхищения, может быть, исполнит парочку серенад под игривые нотки рояля, а под конец вечера, счастливая и усталая, упадёт в его объятия. Карл Моисеевич искренне радовался за неё, но для него это означало, что его ждёт ещё один вечер полный отчаянного одиночества. Один на один со своими мыслями. Отчасти это его радовало, ведь у него появилось свободное время разобраться в своих новых идеях. С другой стороны – пугало, ведь самое страшное одиночество, это одиночество среди безликой толпы.

Он сделал глоток шампанского, тяжело выдохнул и подошёл к первой картине. На большей части этого полотна было нарисовано красное пятно, которое, по всей видимости, изображало флаг. Перед флагом был нарисован темный силуэт человека, чья рука указывала на правый верхний угол картины. В целом, это все, что было на ней нарисовано. Но если пригляделся, можно было заметить, что флаг будто бы ложился на что-то, покрывая закрытые глазу фигуры.

Карл Моисеевич сделал второй глоток и направился ко второму полотну. Рядом с ним стояла, как раз группа людей и яро что-то обсуждала.

– Как вы не видите?! Здесь же явно изображён вызов существующей власти! Вот, вот видите эту фигуру на заднем плане? Это тень коммунизма, что уже стучится в двери дворца!

– Да что вы несёте! Как вы можете вообще произносить вслух такие опасные и глупые идеи? Вы не боитесь, что вам это аукнется?

– Нет! За мои мысли мне не стыдно! Если мне, как вы это сказали "аукнется", то я буду декабристом нового времени! Это лишь подначивает меня, заставляет гордиться!