Революция отвергает своих детей

Так же вежливо проводил он меня на перрон. Поезд почти сразу отошел. Через несколько минут я погрузился в глубокий сон, впервые за эти, богатые событиями, сутки.

— Прага, — толкнул меня один из пассажиров.

Я вышел вместе со всеми. Было половина одиннадцатого вечера.

Сейчас в моей голове было только одно: название улицы и номер дома. Это был пражский адрес на тот случай, если встреча в Подмокли не состоится. Я был немного знаком с городом по моей поездке в 1947 году. Найти улицу было не трудно.

Чем ближе я подходил к дому, тем больше росли мои надежды. Еще несколько минут и я свяжусь с друзьями, которые мне помогут добраться до Белграда.

Вот она! Спасительная квартира!

Я постучал. — Ответа нет.

Еще раз. — Никакого ответа.

Стучу снова и снова. Напрасно.

Теперь мое положение стало совсем серьезным. Я был Праге совсем один. Чешских денег у меня было сравнительно мало, у меня не было никого, к кому я мог обратиться и, самое главное, время близилось к полночи.

Что делать?

Идти в отель? Невозможно. Я не говорил по–чешски и у меня не было чешских документов. О внезапном появлении иностранца немедленно сообщили бы «куда следует».

Ходить целую ночь по городу? Очень опасно. Особенно после двенадцати часов ночи на меня могли легко обратить внимание и потребовать документы.

Поехать в пригород и там переночевать у крестьянина? Для этого было уже слишком поздно.

Я судорожно пытался вспомнить все инструкции, которые мы получали в школе Коминтерна, проходя предмет «Нелегальная работа». Но инструкции, что ты должен делать во время побега в одиннадцать часов ночи, без денег, без документов, в столице страны, языка которой ты не знаешь, — такой инструкции мы тогда не получали.

Через несколько минут я принял решение. Сначала надо было выйти из безлюдных кварталов, туда, где много людей. Там я должен найти, даже с риском, место для ночевки.

Лучше всего идти еще раз на вокзал. Когда я туда прибыл, то было уже без четверти двенадцать. Здесь я чувствовал себя уже увереннее. Я не был одинок.

Только что начала меня эта мысль успокаивать, как я, взглянув случайно в зал ожидания, увидел, что два чехословацких милиционера проверяют документы.

Мои нервы напряглись до предела. Спокойствие! Спокойствие, только не показывать, что волнуешься! Совсем медленно я направился в уборную и заперся там. Конечно, я знал, что и там я не в безопасности. Но я мог быстро просмотреть мои карманы и уничтожить все, что могло бы вызвать подозрение во время возможного контроля.

В дверь постучали. Голос что‑то крикнул по–чешски. Открыв, я увидел, что, к счастью, это был не милиционер, а железнодорожник. Я взялся за голову и инстинктивно заговорил по–русски:

— Извините, мне стало дурно. Наверно выпил лишнего. — Железнодорожник ухмыльнулся и проводил меня к выходу.

Я ушел от проверки. Но сколько их еще будет этой ночью?

На ступеньках, ведущих в здание вокзала, я закурил. Рядом со мной стоял человек средних лет. Я молча протянул ему сигарету. Он взял и что‑то сказал по–чешски.

— К сожалению, я не говорю по–чешски, а только по–русски и по–немецки, — произнес я на обоих языках.

Он предпочел немецкий язык.

— А вы откуда?

— Из Берлина.

Я был просто не в состоянии, после всего пережитого, выдумывать еще одну историю.

Может быть, он мог бы мне помочь устроиться на ночевку. Я начал осторожно.

— Собственно говоря, я должен был сегодня вечером ехать дальше, но ничего из этого не вышло. Теперь я могу ехать дальше только завтра, но не знаю, где мне сегодня ночевать.

— А вы куда едете?

Я решил поставить все на одну карту.

— В Белград.

— В Белград? — прошептал он и молниеносно оглянулся по сторонам.

— Пойдемте со мной. Я ждал кое–кого, но он сегодня все равно еще не приедет. Вы можете переночевать у меня.

Мы быстро отошли от вокзала. Я с трудом поспевал за ним. По дороге он не произнес ни слова и я уже начал сомневаться. Разве не было с моей стороны легкомыслием сказать совершенно чужому человеку, что я еду именно в Белград? Куда он меня поведет? Приведет ли он меня действительно к себе домой? Может быть мне надо бежать?

Но куда бежать?

Мы шли, приблизительно, четверть часа и были на безлюдной улице.

— Теперь недалеко, — прошептал он.

Наконец он остановился у подъезда, вынул из кармана ключ, а я быстро посмотрел, нет ли на стене какой‑либо доски с названием учреждения. Нет, это был жилой дом. Но разве это означало, что я в безопасности? Разве самыми опасными изо всех учреждении не являются именно такие, где нет дощечки с названием? Но почему‑то у меня было чувство, что идти за ним можно, не опасаясь.

На третьем этаже он остановился. Он открыл дверь. Когда мы вошли, я увидел, что это простая двухкомнатная квартира.

Вдруг из одной комнаты вышел мужчина. Я вздрогнул.

— Не бойтесь, это мой друг, — успокоил меня хозяин.

— Немец? — спросил тот.

— Да, он хочет в Югославию.

Я снова заметил удивленный, радостный взгляд.

— Мы надеемся, что счастливо доберетесь туда.

В течение дальнейшего разговора я заметил, что мои новые знакомые столь же мало верят в официальное обвинение против Югославии, как и я.