Революционер на паровом ходу

Она тащила его в центр. Впереди улицу запрудила толпа. Карл уже начал опасаться. Но она уверенно вела его именно туда. Доносился чей-то голос. И чем ближе они подходили, тем отчётливее раздавались декламируемые оратором стихи:

На улицы выйдем
В любую погоду.
Решительно скажем:
Народу – свободу!

Толпа вокруг взорвалась приветственными криками. Справа и слева раздавалось:

– Браво, Эрхард! Поддай им жару!

Неуклюжий человечек на крыльце кланялся. За его спиной, у самых дверей, жались к стене два городовых в парадных кирасах, как будто надеялись, что их не заметят.

– Но это же околоток! – удивился Карл. – Вот и вывеска. Почему же городовые ничего не предпринимают? Разве здесь можно устраивать собрания?

– Они не посмеют запретить народу стоять на улице, – возбуждённо ответила она, и, сорвав с головы шляпку, закричала вместе со всеми: – Браво Эрхард!

Меж тем Эрхард заговорил:

– Друзья. Товарищи! Однажды начав, мы не должны прекращать. Да, нас ещё хватают и тащат в застенки. Но это не может продолжаться вечно. Мы будем выходить на улицы день за днём. Каждый день. И через пару дней прислужники режима сами утомятся.

Он рассмеялся, будто шутка была удачной. Она была никакой. Но толпа подхватила его смех. Городовые смущённо убрались за дверь. Какой-то сорванец подскочил и принялся колотить по двери, выкрикивая оскорбления, под улюлюканье мальчишек. Толпа вновь разразилась смехом. Из-за двери не отвечали. Эрхард стоял и раскланивался, будто всё это произвёл он лично.

– Это и есть знаменитый Эрхард? – удивился Карл. – Я полагал его иным. А оказалось ничего впечатляющего.

– Его сила в стихах! – возразила она.

– И он совсем не выглядит избитым.

– О да, он прекрасно держится и стойко переносит испытания. Он настоящий революционер!

– Да и стихи его…

– Что «его стихи»? – она обернулась к нему резко и совсем без улыбки.

И тут проснулся великий спорщик.

– Знаете, ведь человеку дозволено иметь своё мнение, не так ли? Ну так вот теперь я нахожу, что сварливый старина Франциск был таки прав. Народу – свободу.

– Прекрасная рифма! Как она точно бьёт прямо в самое сердце!

– Ужасная рифма. Бездарная рифма. Как «любовь – морковь».

На них начали оглядываться.

– Так, нам надо поговорить, – мгновенно сориентировалась она и потащила его в сторону.

Тут, в стороне от толпы, они остановились. Но теперь же не под руку, не вместе, а друг против друга.

– Простите, – начал он, уже сожалея о своей дерзости. – Но разве идеалы революции не в том, чтобы каждый мог свободно говорить что думает…

– Ах, милый, милый Карл, – она была уже почти ласкова. – Вас никто ни в чём не винит. Но… Помните, как Вы рассказывали мне о своей учёбе? Вы ведь учились на врача, верно? А какое у вас было самое первое занятие?

– Ах, да. Забавно, но самым первым, чему учат будущего врача, так это врачебной этике. Не говорить пациенту правды. Но не потому, что это может опасно взволновать пациента. А всего лишь потому, что другой врач, бездарь и тупица, может дать ошибочный диагноз и назначить вредное лечение. И вот представьте себе, нельзя сказать об этом. Что угодно выдумывай, крутись и изворачивайся, рассказывай небылицы, что ошибся кто угодно, только не твой горе-коллега.

– Я рада, что Вы это понимаете. Мы, революционеры, лечим не отдельного человека, а всё общество в целом. Нам тем более нельзя давать повод для сомнения в своих коллегах.

– Но ведь он…!

Она предупредительно подняла пальчик, заставив его замолкнуть.

– Вы готовы были поступиться частной правдой ради здоровья одного человека? Так теперь речь идёт о здоровье общества. А может быть даже о выживании всей нашей цивилизации. О судьбе всей планеты и всех тех, кто будет на ней жить, когда уже и нас с вами не будет. Будет ли их интересовать ваша, моя или его частная правда? А вот какой мир мы оставим им в наследство, вот это будет жизненно важно.

– Простите, я никогда ещё не думал об этом так.

– Ах, Вы ещё так неопытны в делах революции, Вам ещё так многому предстоит научиться.

– Я научусь. Верьте мне! – он горячо подался к ней чуть ближе, чем было дозволено.

– Я Вам верю, – сказала она с лёгкой снисходительностью, и чуточку отодвинулась, чтобы восстановить полагающуюся правилами хорошего тона дистанцию.

Глава VII – Спор о реальности и вымысле

Игровой автомат и вправду стал привлекать посетителей. Да не тех.

– Господин лавочник, ну может, разрешите нам всего один разочек, а?

– Маленький проказник, – ответил Карл, пряча под ласковой улыбкой вскипавшее раздражение. – Я тебе уже раз семь сказал. Бросаешь монетку и играешь.

– А Вы дайте мне монетку.

– Ах ты, хитрый нахал! – едва не взорвался Карл, но быстро овладел собой. – Монетку попроси у твоего отца.

– Он не даст.

– Тогда у матери. Уж мать ни в чём не откажет любимому чаду.

– Она мне даёт деньги только на булочки, господин лавочник.

– Ну вот…