Зимой 1879 – 1880 гг. революционеры готовили неслыханное по дерзости и смелости покушение на царя – взрыв столовой Зимнего дворца. При дворце в эти годы находилось более пяти тысяч человек прислуги; проверка ее была, как правило, формальной, порядки – патриархальными. Собственно, на этом и строился план рабочего-революционера С. Халтурина. Ему, отличному мастеру, не составило большого труда стать дворцовым краснодеревщиком. Комната, в которой он жил с другими столярами, находилась точно под царской столовой. Халтурин не переставал дивиться дворцовым порядкам: слуги Зимнего свободно приглашали во дворец на свои торжества дюжины знакомых, оставляя их ночевать. Воровство процветало настолько, что Халтурину самому приходилось пару раз красть фарфоровые блюда, чтобы не выделяться из общей массы прислуги, не нарушать ее правил. Выделяться ему нельзя было никак. Выходя в город на встречу с членом Исполнительного Комитета А. Квятковским, Степан Николаевич каждый раз приносил в Зимний переданный ему динамит и прятал его в своей постели.
24 ноября 1879 г. Квятковский был арестован на квартире, которую он снимал под фамилией Чернышева. Трофеи полиции были велики: около 8 кг динамита, капсюли для взрывателей, нелегальные издания и, что самое страшное, – смятый листок с чертежом Зимнего дворца, на котором царская столовая была помечена крестиком.
Теперь для связи с Халтуриным Комитет выделил Желябова, но положение Степана Николаевича во дворце осложнилось. Ужесточился режим охраны Зимнего, проводились обыски, правда, пока что поверхностные, а динамита у Халтурина было еще недостаточно.
К тому же после ареста Квятковского в руках полиции оказалась тоненькая, но все-таки ниточка. 4 декабря она привела жандармов на Гончарную улицу, в дом № 7, где их ждала неожиданная и большая удача. Даже в государственном паспортном столе с трудом можно было найти такой ассортимент высококачественно выполненных документов: бланки паспортов, свидетельств, аттестатов, указов, формулярных списков, вырезки из подлинных документов с подписями и печатями, подписи и печати, сведенные на кальку. Огромный интерес для полиции представляли заполненные документы. Например, черновик метрики о бракосочетании некоего Лысенко с дворянкой Михайловой-Рогатиной. В адресном столе быстро отыскался и их адрес: Саперный переулок, дом 10, квартира 9. Оставалось навестить супругов и расспросить о том, как их документы могли оказаться в руках революционеров. Не было, конечно, никакого Лысенко, равно как и дворянки Михайловой-Рогатиной. По заинтересовавшему полицию адресу размещалась знаменитая типография «Народной воли». Работала она бесперебойно с августа 1879 г. Четыре просторные комнаты, два выхода, стенные шкафы, из мебели: стол, стулья, кровати, диваны. Николай Бух и Софья Иванова прописаны по Саперной, 10; Лубкин и Цукерман – наборщики – не прописаны нигде. Все оборудование типографии размещалось в сундуках да стенном шкафу и разворачивалось в рабочее положение за несколько минут. Работало оно почти бесшумно, выдавая за день до 300 газетных листов. При всем этом качество было такое, что в III отделении полагали, будто народовольческая литература тайно издается в какой-нибудь «настоящей» типографии, а бумага, пропитываемая особым составом, поставляется из Европы.
18 января 1880 г. все рухнуло. Полиция пришла с обыском, предварительно расставив городовых у обоих выходов. В ответ на требование открыть дверь революционеры открыли огонь из револьверов. Пока из казарм прибывали воинские части, вызванные жандармами, в типографии пылали костры – сжигались секретные бумаги, уничтожались знаки безопасности, бились стекла в окнах, чтобы предупредить товарищей о провале типографии. Ворвавшиеся в конце концов в комнаты полицейские избили всех, не разбирая, мужчина перед ними или женщина, а затем связали арестованных народовольцев. Только после этого обнаружили в задней комнате тело застрелившегося Лубкина…
Провал не надолго прервал выпуск народовольческой литературы. Уже в мае 1880 г. А. Михайлов организовал в Петербурге «Летучую типографию „Народной воли“». Роль квартирных хозяев Агрескуловых при ней играли Н. Кибальчич и П. Ивановская.
А Халтурина торопили. Особенно после того, как в последних числах января прошел слух о переселении столяров в другое помещение. К тому же Степан Николаевич осунулся, глаза запали, лицо пожелтело – свое страшное дело делали пары динамита. Но он упрямился, хотел взрывать наверняка, требовал еще и еще взрывчатки (Желябов даже спросил, не весь ли стольный град Халтурин собирается пустить в распыл).