Революционный террор в России, 1894—1917

Главным зачинщиком этих акций был бывший фармацевт и один из организаторов ПСР Григорий Гершуни, которого полиция считала «артистом террора», а радикалы называли «тигром революции»[33]. Гершуни никогда лично не участвовал в терактах, но, согласно А.И. Спиридовичу, видному представителю сыска, хорошо знавшему Гершуни, он был убежденным террористом, умным, хитрым, с железной волей, обладавшим необычайным даром овладевать неопытной, легко увлекающейся молодежью; его гипнотизирующие глаза и особенно убедительная речь подчиняли ему тех, с кем он говорил, и они становились его ярыми поклонниками. Человек, с которым начинал работать Гершуни, скоро полностью покорялся ему и становился бессловесным исполнителем его приказов[34].

Леонид Ратаев, еще один влиятельный полицейский чиновник, который одно время возглавлял иностранную агентуру Охранного отделения, считал, что Гершуни обладал почти гипнотической силой влиять на людей[35]. Революционные соратники также считали Гершуни «ловцом душ» и сравнивали его с Мефистофелем, на чьем лице играла ироническая улыбка и чьи глаза проникали прямо в душу[36].

Гершуни действительно удалось привлечь в Боевую организацию некоторое число молодых идеалистов. Одним из них был студент Балмашев, убивший Сипягина, впечатлительный и довольно наивный юноша, привлеченный в революцию своим отцом-народником. Привлек Гершуни и молодого армейского лейтенанта Григорьева и его жену Юрковскую, которых он обрабатывал несколько месяцев, пока не добился согласия участвовать в террористическом акте. Заручившись таким согласием, Гершуни немедленно приступил к подготовке покушения на жизнь обер-прокурора Святейшего Синода К. П. Победоносцева, которое предполагалось совершить во время похорон Сипягина. Согласно плану, выстрелы Григорьева в Победоносцева должны были вызвать панику, во время которой Юрковская, переодетая гимназистом, попыталась бы убить губернатора С.-Петербурга генерала Клейгельса. И все же, несмотря на гипнотическую силу Гершуни, Григорьев в последнюю минуту пожалел престарелого Победоносцева и не смог заставить себя нажать курок, сорвав таким образом оба покушения[37].

Фома Качура, которого Гершуни выбрал для покушения на Оболенского только потому, что Качура был рабочим и это придало бы акции больший идеологический вес, позже рассказывал, какое огромное влияние оказывал на него глава Боевой организации. Спиридович вспоминал: «Качура трепетал перед ним. В тюрьме он начал давать показания против Гершуни только после того, как ему показали фотографию последнего в тюремной одежде и в наручниках»[38]. Во время следствия Качура раскаялся в совершенном преступлении и уверял, что если бы Гершуни не находился рядом с ним до последнего момента, постоянно подстрекая его, то он ни за что не решился бы выстрелить. Со своей стороны руководители Партии эсеров хотели заработать дополнительный престиж на деле Качуры. Обойдя молчанием его предательское поведение на суде, они превозносили его в своих публикациях как народного героя, не упоминая о том, что это Гершуни продиктовал простодушному рабочему каждое слово письма, которое должно было быть личным рассказом Качуры об идеалистическом революционном деянии[39].

Героический, почти мифический образ Гершуни, нарисованный эсерами (особенно после его смерти в 1908 году), требует пересмотра. В противоречии со своей репутацией великого знатока характеров Гершуни часто неудачно выбирал сторонников, которые явно вздыхали с облегчением, освободившись от его чар, как только он уходил от них и не мог лично их контролировать. Даже Мельников, заместитель Гершуни в Боевой организации, оказался неготовым к самоотверженной жертве[40]. Более того, когда Гершуни был наконец арестован в Киеве в мае 1903 года и ему грозил смертный приговор, сам он был вполне согласен пожертвовать своим революционным идеализмом перед лицом угрозы собственной жизни, несмотря на его прославленные смелость и силу воли. В то время как предыдущие представители поколений русских революционеров использовали суды над собою для прославления революции, не одобряли тех, кто подавал прошения о помиловании в адрес царя, Гершуни, как и многие другие террористы нового типа, отчаянно отрицал свое причастие к каким бы то ни было политическим убийствам, а потом послал Николаю II прошение о помиловании. Ему удалось добиться замены смертной казни пожизненной каторгой, но, согласно данным полиции, многие его соратники по партии считали такое поведение недостойным и трусливым, и им было трудно спорить со своими социал-демократическими критиками, утверждавшими, что фигура Гершуни была дутой и его репутация незаслуженной[41].