Если вспомнить самый яркий эпизод фильма, в котором рабочие хватают Фанни Каплан и едва не рвут ее на части, может показаться, что уж Михаил-то Ильич, наверное, верил. Такой мощью, такой силой, такой экспрессией наполнен экран! И когда в перестройку доводилось читать про реальную Фанни Каплан, которая была настолько слепа, что даже с трех шагов вряд ли смогла бы попасть в низкорослого Ленина, вспоминалась именно эта роммовская массовая ярость.
Воспоминания… Сопоставления…
Неужели только в середине 1950-х, когда партия разрешила, великий режиссер Ромм всё понял, стал практически диссидентом и поставил два шедевра — «Девять дней одного года» и «Обыкновенный фашизм»?..
В кинематографических кулуарах издавна гуляет легенда о том, что, завершив монтаж «Ленина в 1918 году», выйдя в коридор, Ромм произнес: «Ну, всё. Теперь, может быть, не посадят».
Не посадили.
Присудили Сталинскую премию за оба фильма и дозволили приступить к работе над картиной «Мечта» по сценарию Евгения Габриловича. Да и как было не дозволить, ведь это вновь была «важная и нужная» лента.
Сейчас о фильме вспоминают главным образом как о едва ли не самой крупной работе в кино великой Фаины Раневской. (Если, конечно, не считать заслуженно забытую ленту, сделанную в 1960-м Надеждой Кошеверовой, — «Осторожно, бабушка!». В истории кино она осталась лишь благодаря авторецензии выдающейся актрисы: «Сняться в таком фильме, это всё равно что плюнуть в вечность».) Ромм снял Раневскую вторично после «Пышки», где она изображала мадам Луазо, и через два года после обретения артисткой всесоюзной популярности благодаря роли Ляли в картине «Подкидыш». Правда, как Лялю ее никто не помнил. «На просторах Родины чудесной» Фаина Георгиевна получила прозвище «Муля», хотя так звали ее экранного супруга, к которому она постоянно обращалась с крылатой фразой: «Муля, не нервируй меня!»
Роза Скороход, хозяйка меблированных комнат «Мечта», — безусловно, самая большая серьезная работа актрисы в кино. На Раневскую, а также на Плятта, на двух Михаилов — Астангова и Болдумана хочется смотреть снова и снова, чего не скажешь про Елену Кузьмину, играющую главную роль — несчастную Анну, страдающую от невыносимых тягот жизни в буржуазном обществе. Она совершенно не запоминается, хотя работает хорошо, делает всё, что должна делать актриса в обстоятельствах, предложенных сценарием.
Кузьмина была наделена тем, что именуется «отрицательным обаянием», и поручать ей играть страдания не следовало. Больше бы подошло изображать ту, что эти страдания причиняет…
Тут вспоминается один из куплетов великого советского эстрадного дуэта Марии Мироновой и Александра Менакера:
Елена Кузьмина была женой двух великих режиссеров. Сначала — Бориса Барнета. Потом — Михаила Ромма. Великая барнетовская «Окраина» (1933), заново открытая в 1960-е годы, изучена, что называется, до дыр. Ее «проходят» и «сдают» студенты киношкол, пересматривают в архивных кинотеатрах, в интернете, по телевизору. Изумляются какой-то невероятно пластичной режиссуре. Восхищаются тем, как Барнет использует только появившийся звук. Поражаются кобыле, которая вещает человеческим голосом. Помнят о первой роли юного Николая Крючкова. Вспоминают Михаила Жарова и Николая Боголюбова. Но никто, никогда и нигде не говорит о персонаже по имени Манька, сыгранном Кузьминой.
Но там — роль не главная. Здесь — основная.
Кузьмина, повторим, актриса хорошая. И делает она всё, что необходимо. Но ведь внешние данные актера — такой же материал, как и дарование.
У Елены Кузьминой злое лицо. И тогда, когда она улыбается. И тогда, когда просто смотрит. И тогда, когда страдает. Сопереживать ей как-то не получается. Вот когда ее Анна понимает, что надо бороться с угнетателями, — тогда всё встает на свои места. Стремление победить во что бы то ни стало, уничтожить своих недругов — этому сразу веришь. Хотя всё равно как-то не по себе…
Действие «Мечты» разворачивается в 1933 году, на землях Западной Украины, принадлежащих стране, которую тогда в СССР именовали «панской Польшей». Снималась лента в 1940–1941 годах, после того, как сначала немецкие, а потом советские войска вошли в эту страну и разделили ее. Польша перестала существовать. Нарком иностранных дел товарищ Молотов обозвал ее «уродливым порождением Версальского договора», в советской печати ее стали именовать «бывшей Польшей», а в Катынском лесу доблестные сотрудники НКВД расправились с офицерами Войска польского.