Режиссеры «Мосфильма»

К чести Ромма надо заметить, что особой оголтелости в «Мечте» всё-таки нет. То ли Михаил Ильич «надорвался» по этой части на предыдущей своей ленте? То ли причина в известной мягкости письма, характерной для классика советской кинодраматургии Евгения Габриловича? А может, дело в том, что по части оголтелости весьма преуспел другой наш классик, Абрам Роом, в своем «Ветре с Востока», вышедшем чуть раньше? Там режиссерская супруга, роскошная красавица Ольга Жизнева, силится предстать нехорошей польской богачкой, но нам все равно приятно на нее смотреть…

Ромм закончил фильм, когда уже началась война. Приняли картину прохладно и не то чтобы закрыли, но просто не спешили выпускать. Польское правительство в изгнании находилось в Лондоне. Англичане стали союзниками по антигитлеровской коалиции. Польша понемногу переставала быть «бывшей». Разрешительное удостоверение на выход «Мечты» в прокат было выдано в 1943 году. И так как талант, харизма и персоналия Кузьминой были несоизмеримы с талантом, харизмой и персоналией Раневской, еврейские страдания мадам Скороход затмили в зрительском сознании социально-политические переживания девушки со злым лицом.

История, как известно, учит тому, что ничему не учит. «Опоздание» «Мечты» должно было немного остудить Ромма и Габриловича, показать двум умнейшим людям, что порой муза истории Клио вносит коррективы в планы художников и политиков. Но, очевидно, сей эпизод был сочтен досадной случайностью. Ромм и Габрилович создали новый фильм, в котором главную роль опять сыграла Кузьмина.

«Человек № 217» вышел на экраны 9 апреля 1945 года, был назван «сильнейшим обвинительным актом против гитлеризма», получил Сталинскую премию (второй, правда, степени), а затем в течение сорока с лишним лет никогда, нигде и никому не показывался. Даже архивному московскому «Иллюзиону» не позволяли его демонстрировать.

И писали о фильме мало. Тоненькая архивная папка с материалами прессы, рецензиями, отзывами на эту картину выглядит нелепо рядом с пухлыми фолиантами, содержащими документы о предыдущих работах Ромма. Лишь иногда безымянный автор какой-нибудь передовицы упоминал это название в дежурном списке удач.

В чем же дело? Почему бесспорно талантливое произведение, созданное умелой рукой мастера, осталось в истории советского кино эпизодом, о котором предпочитали не говорить, а теперь и вовсе забыли?

«Человек № 217» был первым фильмом о жизни советских людей, угнанных оккупантами в Германию. Перед зрительским взором проходила вереница событий, складывающихся в цепь унижений, выпавших на долю рабов ХХ века. Сценарист и режиссер настолько углубились в исследование человеческой психологии, что в ее недрах стали отчетливо просматриваться истоки психологии социальной.

Нацизм, заявляет фильм, — это не просто авантюрная доктрина политиканов. Это система мышления, миропонимания. Впервые на киноэкране были обнажены истинные причины порабощения немецкого народа идеологией гитлеризма, обнажена мелкобуржуазная основа тоталитарного режима. Та серая почва, которая взращивает черную диктатуру.

Русскую девушку Таню продают в услужение бакалейщику Йогану Крауссу, слывущему в маленьком немецком городке добропорядочным старым ворчуном. У него большая семья. Жена — пожилая толстушка с блинообразным лицом, длинноногая дочь Лотта, сын Макс — фронтовой офицер, который до поры до времени не принимает участия в действии, и Руди, жених Лотты, существо безнравственное, но весьма смекалистое.

За исключением нескольких начальных и финальных эпизодов, действие в картине не выходит за пределы крауссовского дома. Круг персонажей ограничен. Кроме названных появляются Танина подруга Клава и известный советский ученый Сергей Иванович, служащий у хозяев конюхом. Классическая драматургическая ситуация замкнутого пространства, в котором люди проявляют скрытые черты характера, Габриловичем и Роммом переосмыслена.

Дом Крауссов — это действительно замкнутый мир со своими переживаниями и дрязгами. С родственниками, которых ждут. С денежными делами, которые нужно уладить. С прислугой, которую надо обучить делу.

Однако замкнутость этого пространства предстает в картине замкнутостью ячейки общества, где действуют законы, характерные для всего социального организма. Поэтому происходящее в доме, ставшем для Тани тюрьмой, имеет и иной, глубокий смысл.

Глава семьи — бакалейщик, мелкий буржуа, опора власти и порядка. Макс, гитлеровский офицер, — сын бакалейщика. Так сценарист демонстрирует нам, почему в тоталитарных обществах существует преклонение перед военными. Ведь они — дети лавочников. Любовь и почитание серых мундиров есть любовь и почитание своего ребенка, выбившегося в люди.

Что же касается жениха Руди, то этот человек в силу физической немощи неспособен занять высокое место в общественной иерархии. Поэтому он стремится обменять свою мнимую интеллигентность (для лавочников — сойдет) на деньги и почетное положение члена семьи — опоры режима.