Режиссеры «Мосфильма»

Основной смысл картины, так же как и генеральная линия всего творчества Михаила Эдишеровича Чиаурели, наиболее отчетливо выражена в финальном эпизоде.

Победа. В берлинском небе появляется белый самолет. Люди, только что плясавшие у рейхстага, бегут к месту его приземления… И это уже не поверженный Берлин, а некое прекраснейшее место на земном шаре. И люди — не советские бойцы, сокрушившие фашизм, а граждане Земли. То красивой волнообразной линией бегут они к самолету, то толкаются, сминая друг друга. Только бы увидеть, только бы произнести на всех языках «да здравствует Сталин!».

Самолет приземляется. По трапу сходит вождь. Хор поет за кадром торжественный гимн, повторяя рефреном: «Слава Сталину, Сталину слава!» Трепещут красные знамена. Алексей и Наташа, вновь обретя друг друга, торжественно приближаются к божеству в белом кителе. Наташа, глотая слезы восторга, просит мудрейшего из мудрейших: «Можно мне вас поцеловать, товарищ Сталин, за все, что вы сделали для нашего народа, для нас». Вождь милостиво улыбается, и девушка целует его в плечо…

О таком ли апофеозе мечтал великий кормчий, когда приближал к себе восторженного земляка? Наверное. Так ли хотел Чиаурели отблагодарить любимого вождя и уважаемого покровителя? Лучше бы и не смог. В любом случае все получили то, чего хотели. Пятая Сталинская премия и главный приз кинофестиваля в Карловых Варах уже не имели решающего значения. За Михаилом Эдишеровичем окончательно закрепился статус главного придворного кинофаворита, что в ситуации ослабления сталинской киномании было важнее всех званий и наград. Вспомним, что именно в конце 1940-х годов вождь уже не хотел смотреть много. Приказал снимать поменьше, но только шедевры. Ни Ромма, ни Райзмана, ни Пудовкина, ни Пырьева он не ценил так, как Чиаурели после фильма «Падение Берлина», который, с его точки зрения, именно шедевром и являлся. Излишне говорить, каким непререкаемым авторитетом стал пользоваться грузинский режиссер, «весомо, грубо, зримо» превративший на киноэкране Иосифа Джугашвили в Господа Бога.

И, как это нередко случается, после величайшего триумфа произошла грандиознейшая катастрофа.

В 1949 году, к семидесятилетию Сталина, классик советской драматургии Всеволод Вишневский написал пьесу «Незабываемый 1919-й». Вождю пьеса понравилась, ведь в ней рассказывалось о том, что он не только совершил Октябрьскую революцию, но и выиграл Гражданскую войну. В 1950 году сценической драме была присуждена Сталинская премия. Быть может, идея экранизации родилась у Михаила Эдишеровича как раз в Кремлевском дворце, где писатель и кинематографист одновременно получали награды за восхваление мудрейшего из мудрейших. А может, Берия подсказал или даже сам вождь. Ведь это было так естественно. Главную Пьесу, шедшую, разумеется, во всех театрах страны, должен перенести на экран Главный Кинорежиссер.

Основной казус фильма, в названии которого после цифр появилось слово «год» (опять-таки чтобы понятнее было), заключается в переоценке постановщиком своих творческих сил. Не мудрствуя лукаво Чиаурели вознамерился снять второе «Падение Берлина». Формально так и вышло. Практически одинаковая продолжительность — два с половиной часа. Тот же, разумеется, Геловани. Та же влюбленная пара — Борис Андреев и Мария Ковалева. Только теперь он — революционный матрос, а она — городская девушка. Снова Главный Злодей — Черчилль. Один из великих мхатовцев Виктор Станицын в те годы постоянно играл в кино Лютого Врага Советской отчизны. Тот же Владимир Кенигсон в роли врага рангом поменьше. Кстати, за предыдущую ленту он тоже удостоился высшей премии.

А вот за эту картину, законченную в 1951 году, ни он, ни другие актеры, ни постановщик, ни сценаристы Сталинскую премию 1952 года не получили.

Что же такое произошло? Фильм получился недостаточно художественным? Безусловно. Картина сделана, как говорится, спустя рукава. Всё, что в «Падении Берлина» укладывалось в стройную, хотя и порочную концепцию, здесь глядится какой-то странной пародией Чиаурели на самого себя.

Решив, что драматургическая конструкция и визуальный строй предыдущей ленты замечательны (Сталину же понравилось), постановщик просто дал тем же артистам новые имена, новые тексты, новые костюмы. Свою же режиссерскую задачу увидел в том, чтобы, говоря о событиях 1919 года, ни на минуту не дать зрителям (прежде всего, конечно, Зрителю) забыть, что на дворе 1951-й.

Услышав о беспорядках в Питере, Ленин тут же обвиняет Лондон и Вашингтон. Ну, какой, право, Вашингтон в 1919 году! Разумеется, США принимали участие в интервенции против Советской России, но на роль лидера западного мира они выдвинулись именно к началу 1950-х.

Черчилль предстает в фильме не просто врагом. Он — координатор Сил Зла. Примечателен эпизод, в котором Клемансо и Ллойд Джордж словно пауки ползают по расстеленной на полу огромной карте, деля между собой куски России: «Мое! А это — мое!» А потом выясняется, что и карта-то неверная, не российская… Именно Черчилль останавливает их сообщением о том, что Сталин порушил все планы.