Резкое похолодание. Зимняя книга

ДОНЕСЕНИЕ

ЗАЯВЛЕНИЕ

СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО

Лов Никол Хочу донести Спешу доложить сигнализировать донести до вашего сведения, что Лев Вишневецкий Лев Николаевич замечен в антисоветской попал под влияние антисоветской деятельности своего коллеги, бывшего (?) члена Академии наук, врага народа Льва Ландау, отбывающего сейчас срок заключения. А также под влияние других своих коллег, как-то: лаборантка работающая в должности лаборантки Софья Минеева, которая, изначально будучи знакома с академиком товарищем физиком Ландау, познакомилась позже с Вишневецким Львом Николаевичем и агитировала последнего в пользу подрывной антисоветской деятельности.

Прежде Никогда раньше В прошлом Вишневецкий Лев Николаевич антисоветской деятельностью никогда не занимался и являлся ком активным борцом сторонником идеалов компартии. Но под дурным влиянием вышеперечисленных лиц (Лев Ландау, Софья Минеева) теперь говорит позволяет себе антисоветские высказывания (как-то: неприличные шутки, адресованные в адрес советской архитектурые), а также хранит у себя документы антисоветского содержания. А именно: листовка Л. Ландау «Сбросить фашистского диктатора и его клику», которую распространила С. Минаева. Вышеозначенную листовку Вишневецкий Лев Николаевич хранит в своем доме против желания членов своей семьи, жены и дочери. Жена Л. Вишневецкого Валентина Вишневецкая является членом коммунистической партии и не поддерживает антисоветскую деятельность мужа и его коллег.

Надеюсь, это письмо послужит сигналом

Просьба откликнуться на этот сигнал как можно

С уважением,

Доброжелатель Секретный осведомитель.

ЧТОБ ВЫ ОБА СДОХЛИ – ТЫ И ТВОЯ СУКА!!!

Потом она взяла другой лист бумаги и переписала текст левой рукой, аккуратными печатными буквами. Без помарок и без последней строчки.

Она отправила письмо не сразу. Оба листка, черновик и беловик, она прятала среди белья – застиранных трусов и безразмерных лифчиков – еще три дня.

Я собирался их взять. Да, сначала я хотел их украсть, оба, черновик и беловик, чтобы спасти Льва, спасти их всех, защитить, отвести беду, исправить ошибку… Я три дня слонялся вокруг бельевого ящика – видит бог, я хотел их вытащить, оба, черновик и беловик. Но меня остановило какое-то сладкое чувство – смесь обиды, любопытства, злорадства, возможности поучаствовать, не будучи при этом соучастником, – в сочетании с чувством собственной правоты. Принцип невмешательства никто ведь не отменял… Мешать людям не стоит, это всем известно; да попробуй им помешай, если они уверены в том, что делают (но была ли уверена она? написала бы все это снова, если бы письма исчезли? не знаю, не уверен…). Так что я был прав – по большому счету.

По какому-то другому счету я был не прав.

Я взял только черновик.

Беловик я оставил.

Через три дня Лев снова не ночевал дома (график своих измен он соблюдал столь же педантично, что и все остальные графики). Всю ночь Валя драила квартиру – а утром отправила письмо.

Льва забрали через четыре дня. И Соню. И моего отца. Всех в одну ночь.

…По какому-то другому счету я был не прав. Я вернулся в комнату старика и открыл шкаф. Сяо выкатился оттуда комком взъерошенной шерсти; в предрассветных сумерках изысканной его рыжины было не различить, и он казался собственной дворово-серой тенью.