Резкое похолодание. Зимняя книга

Поспешной кособокой иноходью Сяо поскакал к кровати старика, на которой теперь мирно спала ведьма, улегся у нее на груди и громко, точно неисправный холодильник, заурчал. Узкоглазая, не просыпаясь, погладила его по спине.

– Отдай мне мое… – грустно шепнуло зеркало.

– Посмотрим, – сказал я; это был почти компромисс.

– Отдай, гаденыш!..

– Да пошел ты!

Я снова сорвался – захлопнул злосчастную дверцу да еще показательно пнул ее снаружи ногой.

Старик бесил меня. Он вызывал у меня ту специфическую смесь раздражения и жалости, какую обычно вызывают очень старые родители у своих почти старых детей или супруги с тридцатилетним стажем – друг у друга. Или безнадежные больные – у хороших врачей.

Я срывался – и при этом мне почти всегда было стыдно. Вернее, у меня всегда появлялось характерное предчувствие будущего стыда. Такое же возникает, когда тебе говорят: «Вот я умру – тогда пожалеешь»… В нашем случае это было немного странно: старик и так уже умер. А стыд все маячил впереди – мрачной и справедливой неизбежностью.

На следующий день к Шаньшань пришли гости. Их было семеро:

1) ведьмина сестра-близнец – та, что помогала ей снять квартиру;

2) высокий голубоглазый парень с квадратной челюстью и развитой мускулатурой, одетый во все светло-бежевое (он говорил по-русски с сильным акцентом: смягчал все согласные, точно его огромный белозубый рот был набит густой овсяной кашей);

3) блеклая юная девица в очках, блузе и длинной гофрированной юбке;

4–5) две тетки бальзаковского возраста (тоже в блузах и юбках; одна в очках, одна – без очков);

6) сморщенная бабулька с трясущейся головой и слезящимися глазами (без очков);

7) низкорослый мужичок в тренировочных штанах и зеленом вязаном свитере, без одного переднего зуба.

Пришло семеро (магическое число!). А вместе с Шаньшань получалось восемь. В черных восточных практиках восемь также считается магическим числом – это я давно еще вычитал в книгах старика. Так что я прекрасно понимал, что к чему.

Шаньшань накрыла стол в гостиной. Угощение было скудным: прозрачная зеленоватая бурда из пакетиков, ириски, плавленый сыр, лапша и водоросли. Мероприятие вели двое: Шаньшань и голубоглазый парень. Голубоглазый изъяснялся на почти правильном русском. Шаньшань – только на своем кошачьем. Видимо, она здесь верховодила; опускаться до языка людей было ниже ее достоинства. Поэтому при ней постоянно находилась блеклая девица: она громко переводила с кошачьего на русский, если высказывалась Шаньшань, и тихо, ей на ушко, с русского на кошачий, если высказывался кто-то из присутствующих.

Высказывались все и непрерывно. Любые реплики у них почему-то назывались «свидетельствами».

– Дор-рогие бр-ратья и сестр-ры! – широко улыбнулся парень, мягко зажевав по одной «эр» в каждом слове. – Я пр-риехал из Соединенных Штатов Амер-рика, чтобы свидетельствовать!

Все:

– Ай-мень!

– …Сегодня я буду свидетельствовать вам о смысле в жизни!

– Ай-мень!

– …В мир-ре р-распр-ростр-ранены кр-руглые фор-рмы. – Мягкие гудящие «эр» слились в одно довольное урчание. – Все кр-руглое! Солнце, Земля и звезды – все это кр-руги! А человек? Голова человека кр-руглая!

– Ай-мень!

– И р-рот, который откр-рыт шир-роко!

– Ай-мень!

– И нозр-ри!

– Ай-мень!

– И… и…

– И уши, – подсказали из «зрительного зала».

– Да, и уши, бр-ратья и сестр-ры! И уши, да! – возбудился американский гость. – О чем это свидетельствует, бр-ратья и сестр-ры, дор-рогие мои святые? О чем?

– Велик наш Лорд? – предположила бальзаковская тетушка, та, что без очков.

– Да! – счастливо улыбнулся парень. – Оу, да! Велик наш Лор-рд, наш Гоуспоудь! Все сотвор-рил он по единому обр-разу Вселенной! Кр-руговые отношения по пр-ринципу кр-ругового движения! Единая связь любви! Мы р-рождены, чтобы любить нашего отца, нашего Гоуспоуда! Чтобы быть единой частью этого кр-руга, этой кр-руглой любви!

– Ай-мень!

– Так давайте встанем в кр-руг, возьмемся за р-руки и помолимся все вместе, святые! – Все восемь участников суетливо сбились в тесный кружок. – Оу, Гоуспоудь!..

– Иже еси на небеси, – проскрипела старушка в неожиданно образовавшемся затишье. – Да святится имя твое, да приидет…

Кольцо разорвалось. Святые шарахнулись от бабушки в разные стороны, точно черти от ладана.

– Нет! – гаркнул голубоглазый. – Оу, нет! Это не так! Встаньте в кр-руг! Повтор-ряйте за мной!

Все снова нерешительно взялись за руки; провинившаяся бабушка, у которой до сих пор тряслась только голова, мелко завибрировала вся.

– Повтор-ряйте за мной нашу молитву! – возвысил голос американец. – Оу, Гоусподь!

– Оу, Гоусподь! – хором откликнулись святые, самозабвенно копируя речевую манеру оратора.

– Оу, ты много р-работал, чтобы собр-рать нас всех здесь сегодня здесь!

– …собрать нас всех здесь сегодня здесь!

– Оу, спасибо тебе сегодня за эту работу!

– …Оу, спасибо тебе сегодня за эту работу!

– Оу, наши тела – твои святые хр-рамы! Твои святые сосуды, Гоуспоудь! Оу, мы хотим помочь тебе, мы не хотим видеть, как тебя пр-ренебр-регают!

– … тебя пренебрегают…