Резкое похолодание. Зимняя книга

– Нет. Только когда я буду уверен.

Шаньшань съехала в тот же день. Я даже вышел вместе с ней на улицу, чтобы увидеть, как она уходит – все дальше и дальше от моего дома. Потом я немного прогулялся – и пошел обратно, отпускать старика.

У входной двери меня поджидал мой кредитор – в картузе, расписной рубахе и валенках.

– Ты мое взял, я твое возьму. Аминь!

– Аминь, – обомлел я. – Я твой должник.

– Ты мой должник, и долг твой велик.

Мой долг был не просто велик. Он был неоплатным. Это значило, что кредитор имел право взять у меня все что угодно. Когда угодно. Сколько угодно раз.

– Слушай, я тут подумал… – Он виновато осклабился. – Ты мне все-таки отдай эту колбу. С ядом.

– Зачем она тебе? – уныло поинтересовался я. – Она же тебе не нужна. Ты же сам говорил. Возьми что-нибудь другое. Что угодно!

Я сам столько времени дразнил старика. Еще сегодня я сам собирался воспользоваться этой злосчастной колбой. И вот теперь, когда она уплывала у меня из рук, мне страшно захотелось вернуть ее старику. Освободить его. Замолить разом все свои грехи.

– Понимаешь, я тут подумал… Этот яд очень бы мне пригодился в том смысле, что… Короче, я его буду в тесто добавлять. Пусть они все потравятся к чертям собачьим! Надоели хуже горькой редьки. Целыми днями толпятся, орут, жрут, крошат… Никакого покоя. Не дом, а проходной двор!

– Но ведь яд быстро кончится, – нашелся я. – А потом новые покупатели придут.

– Не придут. Хренушки. Наверняка кто-нибудь в суд подаст, дело заведут – и прикроют пекарню. А помещение мне останется. В полное мое распоряжение. Короче… давай колбу. Долг платежом красен.

Я хотел бы, чтобы все было не так. Я хотел бы сказать ему «подожди-ка» и быстро зайти в квартиру, и быстро отдать старику колбу, и выйти потом на лестницу, и сказать: «Ой, извини, разлилось, разбилось, пропало»… Но я не мог этого сделать. Я был перед ним в неоплатном долгу и обязан был отдать все, что он просит. Это закон. Есть законы, которые можно нарушать. Есть те, которые нарушать нежелательно. А этот закон нарушать просто нельзя. Поэтому я сказал:

– Подожди-ка.

И быстро зашел в квартиру. И вынес ему колбу. И отдал.

Сейчас август. Жарко и пыльно. Вековые болота преют под раскаленным асфальтом. Я ненавижу этот город, и все же здесь мне лучше, чем дома.

Вот уже без малого две недели, как я ушел из дома, потому что он перестал быть моим. После отъезда Шаньшань въехали новые квартиранты, молодые супруги. Они засорили раковину, заляпали жиром стену на кухне, нарисовали прямо на обоях море и пальмы, прокурили всю квартиру и развелись. После них заселился журналист. Он содрал пальмы вместе с обоями и покрасил стену в оранжевый цвет, выкинул всю мебель из спальни и превратил ее в комнату для медитаций, заплатил много денег за то, чтобы стену под окном в кабинете просверлили насквозь и просунули в дырку отвратительный серый провод, который он тут же воткнул в свой, прости господи, лэптоп. Месяц назад он завел хорька; хорек – лесной зверь, я не вправе его мучить. Три недели назад он завел второго хорька. Две недели назад он перекрасил стену в зеленый цвет и завел третьего хорька. Старик сделался окончательно невыносим. Этот, из пекарни, повадился приходить каждый день и тащить все, что плохо лежит. В гостиной обрушился карниз. Хорьки срут в комнате для медитаций. Я устал.

Я живу на улице. Я оставил старика одного. Мой дом стал покинутым местом.

Когда-то бабушка говорила мне, что духи людей, живущие в покинутом месте, постепенно превращаются в нам подобных. Если это правда, если старик станет подобным мне, он сможет наконец выбраться из своей зеркальной ловушки и заняться хозяйством. Это, я думаю, будет правильно. Кто-то ведь должен следить за домом…

А сегодня у меня отличное настроение. Сегодня утром я встретил Сяо.

Он сидел у помойки и лениво играл с дохлым голубем. Он почти совсем не изменился – такой же нежно-рыжий и пушистый, разве что немного похудел. Я страшно обрадовался, когда его увидел. У меня прямо гора с плеч свалилась.

– Васька! – заорал я. – Васька, так ты живой! Вася! Кис-кис!

Он нервно задергал хвостом, но продолжал делать вид, что кроме голубя его ничто в этой жизни не интересует.

– Сяо! – позвал я, и он наконец посмотрел на меня. – Сяо, как хорошо, что я тебя встретил…

Я подошел к нему и присел рядом на корточки. В его глазах появился тот, знакомый, испуг.

– Да не бойся ты!

Я не хотел его мучить, я хотел просто погладить. Когда я потянулся к нему, он зашипел, выпустил когти и ударил меня лапой.

Прямо по лицу. Больно.

Неуклюжи

Черные сумки стояли на полу. Аккуратно, в ряд.

Все подходили по очереди, и каждый наклонялся и бережно поднимал одну из сумок, и каждый произносил слова, которые нужно было произнести:

– Ненавижу этих людей.

– Я ненавижу этих людей.

– Я ненавижу этих людей.

– Я ненавижу этих людей.

Сказав это, каждый быстро уходил, унося сумку с собой.

Через несколько минут ни одной сумки не осталось.