Резкое похолодание. Зимняя книга

От бревенчатого домика, где мы переодевались, до горы – метров тридцать. В принципе это мало. Но мои ноги замурованы в тяжеленные красные ботинки, и я не могу шевельнуть пальцем. Но горные лыжи толстые и тяжелые, гораздо тяжелее беговых, и мне не сдвинуться с места. Никак не сдвинуться.

– Коньковым шагом! – раздраженно повторят он. – Ты же не думаешь, что я поволоку тебя к горе на руках?!

Я медленно ползу к горе. Вместе с лыжами и ботинками я вешу, наверное, тонну.

– Почему нельзя снять лыжи и дойти до горы в ботинках? – спрашиваю я. – А лыжи надеть уже там?

– Потому что.

Исчерпывающий ответ.

Я ползу. Отец вынужденно ползет рядом. Со склона скатывается целое семейство – папа, мама, дочка; все трое с профессиональным изяществом тормозят в метре от нас, окатив нас фонтанчиками снежных брызг. На всех – красивые горнолыжные костюмы и солнцезащитные очки. Дочку я знаю – Леночка, из параллельного класса.

– Кого я вижу… – Отец семейства дружески похлопывает моего отца по спине. – Здорово, тренер!

– Привет! – Отец расплывается в улыбке.

– …От старых штиблет! – ответное похлопывание. – Твои девушки, как всегда, очаровательны!

Мой отец с неподдельным восторгом смотрит на Леночку. Леночка улыбается. У нее кривые зубы, у нее пластина для исправления прикуса, у нее маленькие злые глаза (за солнцезащитными очками не видно, но я-то знаю), но она тоненькая и гибкая, но у нее прямая спина, но у нее длинные ножки, она почти ничего не весит, она умеет, скатываясь на лыжах с горы, медленно приседать, а затем откидываться на спину, ложиться прямо на собственные лыжи, продолжая при этом катиться… И поэтому мой отец смотрит на нее с восхищением – она очень спортивная девочка, она просто его мечта, он хотел бы иметь такую, он учил бы ее разным трюкам, он сделал бы из нее горнолыжницу, горнолыжницу, горнолыжницу…

– Ты, я вижу, тоже свою красавицу привел… – говорит Леночкин отец и смотрит на меня.

Красавицу. Он назван меня красавицей. Леночка кривит губы в улыбке, кривые губы над кривыми зубами. Леночка тихо смеется. Я ее понимаю: когда корову называют красавицей, это, конечно, смешно…

– Давно пора, давно пора… И Эльвиру свою тоже вытаскивай…

– Элеонору, – морщится отец.

– Что?..

– Ее зовут Элеонора.

– А… ну… так я и… я говорю, что она у тебя все дома да дома, супруга-то твоя… Слышь, тренер, приводи супругу, вместе покатаемся, потом посидим культурно! – Леночкин папа выразительно кивает на бревенчатый домик и щелкает пальцами воротник своего горнолыжного костюма. – Приведешь?

– Обязательно, – вяло соглашается мой.

Ему стыдно за нас. Ему стыдно, что маму зовут Элеонора. Ему стыдно, что она не умеет кататься и культурно сидеть. Ему стыдно, что я не красавица.

– А чего вы так поздно выбрались-то? – спрашивает Леночкин. – Мы уже домой собираемся…

– Завозились, – мрачнеет отец.

Ему стыдно, что мы выбрались поздно. Ему стыдно за нас.

– Не, эт’ не дело, – бодро комментирует Леночкин, – с утреца надо приходить, с утреца! Ну ладно, давай, тренер! Мы поехали!

Они устремляются к бревенчатому домику красивым коньковым шагом. Все трое.

Некоторые люди ходят на гору семьями. Но мы не такие, как они.

– Коньковым шагом! – рявкает отец. – Чего стоишь, ворон ловишь?

Я старательно не смотрю на него: мне не хочется видеть выражение. Я ползу к склону, раскорячившись, как дрессированная бегемотиха на льду.

– Палки, палки тебе на что?! – орет отец. – Палками отталкивайся!

Я пытаюсь отталкиваться.

– Что ты виснешь на этих палках, как парализованный инвалид?

Я стараюсь.

Волшебница! Ты ведь здесь, совсем рядом, волшебница! Помоги мне дойти до горы…

– Ладно, ты давай пока, тренируй коньковый шаг, а я скачусь разок. – Отец оставляет меня одну и направляется к подъемнику.

Спасибо тебе, волшебница…

…Он цепляется бугелем за трос, и трос утягивает его на вершину. Я снимаю лыжи и подхожу к склону, волоча их за собой. Потом снова надеваю.

Отец спускается, тормозит в полуметре от меня, окатив меня фонтаном снежных брызг.

– Теперь – коньковым шагом обратно к раздевалке! – спокойно говорит он.

– А как же – скатываться? – хнычу я. – А как же – съезжать с горки?

– Сначала нужно освоить коньковый шаг. Съезжать будешь в следующий раз. Коньковым шагом – к раздевалке – марш! И жди меня там. Я немного покатаюсь.

Я медленно ползу к раздевалке. Потом снимаю лыжи и иду пешком. С трудом затаскиваю лыжи внутрь, с трудом отщелкиваю ледяные клипсы ботинок, с трудом стягиваю ботинки с ног; наконец надеваю свои сапоги.

В кармане куртки у меня припрятаны бумажка (уже оформленная, со снежинками и все такое – остается только вписать текст) и карандаш.

Я записываю свои восемь вопросов, сворачиваю бумажку вчетверо и бегу к норе. По корням очень удобно добираться до волшебной норы – все равно что по лестнице… Без лыж и ботинок ноги кажутся легкими, а тело невесомым. Как будто я похудела. Как будто я почти ничего не вешу.

От подножия до входа в нору – семь древесных ступенек – магическое число.

Вокруг норы – коричневые, прошлогодние, влажные от снега травинки, и заиндевевшие веточки полыни, и засохшие цветы-зонтики.