Резня на Сухаревском рынке

Иван Федорович сел в кресло, стараясь держать спину прямо.

Прокурор отложил листы с рапортом и посмотрел на Скопина. Его седые редкие волосы были гладко уложены. Мундир тщательно застегнут. Складки опускались от уголков рта, как две удочки с натянутой леской.

— Ну как? — спросил Скопин.

Шуберт-Никольский задумчиво поднял редкие брови.

— Я сам хотел вызвать тебя, — сказал он. — Но по другому вопросу.

— Да, Станислав Григорьевич?

— Знаешь, Скопин, ты ведь умный и талантливый человек. Когда я брал тебя на службу… у меня были сомнения, — прокурор говорил подчеркнуто спокойно, не выказывая никаких эмоций. — Признаюсь, меня отговаривали. Да, у тебя есть юридическое образование… Но давнее. Ты воевал, то есть прошел и огонь, и воду. Но… — Прокурор вздохнул и продолжил: — Но ты пьешь. И ладно бы умеренно, это не грех. Однако тебя видят пьяным на улицах. Мало того, мне донесли, что ты пьяным ездишь на расследования! А еще твои посещения борделей! Как это понимать?

— Станислав Григорьевич! — воскликнул Скопин. — Я же в рапорте все написал. Это происки квартального Михеева.

Шуберт-Никольский вскинул ладонь, пресекая оправдания Ивана Федоровича.

— Нет, Иван, это сведения не только от него.

— Это кляузы! — настаивал на своем следователь. — В борделе — был. Но я ж туда не по девкам… Я ради дела!

— Ты пьешь, — твердо ответил прокурор. — И так, что это заметно. Знаешь что, Иван, в других обстоятельствах я бы тебя попросил подать в отставку. Но… ты сам понимаешь нынешние обстоятельства. Скоро все это. — Он обвел сухой бледной рукой с почти детскими пальцами стены комнаты. — Все это закончится. И что будет дальше, непонятно.

— Неужели и вам непонятно? — спросил Скопин, машинально вынимая трубку. Но тут же спрятал ее обратно под укоризненным взглядом Шуберт-Никольского.

— Отчего же, — возразил прокурор. — Я говорю сейчас о тебе. Непонятно, что будет именно с тобой. Боюсь, ничего хорошего, если ты продолжишь в том же духе. Времени осталось совсем немного. Может быть, год. Может, полгода. Может, еще меньше. И я не смогу дать тебе положительную характеристику, потому как уважаю твои таланты, но ненавижу твои пороки. А от будущей полиции, после реформы, потребуют высоких нравственных качеств. Хотя бы первые пару лет, конечно.

— Ну да, — обреченно кивнул Иван Федорович. — Куда нам!

— Однако! — все так же сухо продолжил Станислав Григорьевич. — Если ты прямо сейчас возьмешь себя в руки, то еще сможешь надеяться на исправление того впечатления, которое… — Он склонил голову чуть набок и посмотрел на Скопина ироническим взглядом. — Ну?

Иван Федорович развел руками:

— Я постараюсь.

— Постарайся, постарайся. — Шуберт-Никольский вновь положил рапорт Скопина себе на колени и пробежал взглядом по верхней странице.

— Насчет этого… Распоряжение об отстранении господина Архипова было выдано канцелярией обер-полицмейстера. А потому я не могу его отменить. Теперь… что касается девушки… Судя по страстям, которые вокруг нее разыгрались… — Он поднял голову. — Я полагаю, пусть она немного посидит в камере. Да, конечно, там не очень-то уютно, зато и докучать ей никто не будет. Выведем ее из игры. Сумеешь доказать невиновность этой барышни — хорошо. А иначе… У нас будет хотя бы подозреваемая.

— Станислав Григорьевич! — запротестовал Скопин, но прокурор мотнул головой, показывая, что возражений он не принимает.

— Насчет ее желтого билета. Ты доносишь, что он был выписан в Тверской части в обход правил и процедур. И не занесен в реестр. Уверен?

— Точно так! — кивнул Скопин. — Я поговорил с начальником Архивного отдела. Он сначала отпирался, а потом… В общем, он там сейчас сам разбирается, кто из его людей баловался такими вещами.

— Ты думаешь, что этот самый… документ… был выписан по просьбе Михеева?

— Не уверен. Но он был у него.

— Так-так… Это хорошо… — задумчиво произнес прокурор. — Это нам на пользу…

Скопин молча ждал. Вот в чем он был точно уверен в этой жизни — в иезуитской изворотливости ума своего начальника. Чему не раз был свидетелем во время громких процессов. Но еще больше — во время вот таких приватных разговоров.

— Давай-ка сделаем так, любезный мой Иван Федорович, — произнес, наконец, прокурор. — Рапорт пока полежит у меня. Раз Архипов пока не исключен из рядов полиции и обвинение ему не предъявлено, значит, формально ты, как судебный следователь, можешь привлечь его как полицейского к расследованию в качестве… в качестве… ну например, помощника для мелких поручений. Такие полномочия у тебя есть.

— А что касается предписания ему сидеть дома? — спросил Скопин.

— Будем считать, что ты забираешь его в силу острой необходимости. А что касается предписания… — Шуберт-Никольский указал своими детским пальцем на рапорт. — Я скажу так. Мы не трогаем пока Михеева. Они пока не трогают Архипова. Да, так я и напишу.

— Как-то слишком все складно и хорошо получается, — сказал Скопин. — В чем подвох?

Прокурор вздохнул.

— Подвох? Иван, почему ты во всем ищешь подвох?

— Жизнь научила.

Прокурор посмотрел в сторону, на стену.