Читаем Рябиновая ночь полностью

— Что-то я давно твоего Дашибала не вижу, — наливая из самовара чай, поинтересовалась Елена Николаевна.

— Я и сама забыла, когда он дома был. Совсем сдурел, мотается по степи с табуном как угорелый, про все забыл старый.

— На днях по телевизору его показывали. Я диву даюсь, как он с этими конями управляется. Трое суток под скалой в пургу прожил. Сам голодный, а коням несколько вязанок сена на себе принес. Героем его назвали.

— Знакомые из Агинска приезжали, сказывают, тоже смотрели. Нина Васильевна заходила, хвалит старика. Подмену ему отправила. Пусть хоть отогреется маленько дома.

После ужина Анна ушла в свою комнату. Сейчас должны девчата подойти: сегодня день самоподготовки, решили вместе позаниматься. Анна взяла книгу, из нее на стол выскользнула фотокарточка. У Белого камня стоит Алексей. На лице счастливая улыбка. Снимался перед уходом в армию. Сколько потом воды в Ононе утекло, а вот сердце никак не хочет униматься.

Анна не заметила, как в комнату впорхнула Дарима.

— А я думала, опоздала.

Анна от неожиданности вздрогнула.

— Ласточка, да ты когда-нибудь меня заикой сделаешь. — Анна положила в стол фотокарточку.

— Аннушка, покажи…

У Даримы заблестели глаза-смородины.

— Ох и любопытная Варвара…

Дарима взяла фотокарточку, понимающе посмотрела на Анну.

— Ты не обидишься, если я тебя о чем-то спрошу?

— Спрашивай.

— А правду говорят, что Алексей Петрович хотел тебя украсть у Ивана Ивановича.

— Мало ли что люди говорят, — неопределенно ответила Анна.

— Ой, как интересно, — просияла Дарима. — Меня бы хоть понарошке кто-нибудь украл, ночью, в буран. Подхватил бы на руки, вскочил в седло и умчал в степь или горы.

Дарима в радостном возбуждении крутнулась по комнате. Анна с любовью смотрела на нее.

— Подожди, придет время и увезет тебя Князь.

— Аннушка, а Гантимурчик тебе нравится?

— Славный парень.

— А я на него вчера рассердилась.

— За что?

— А что он взял да и поцеловал. Теперь мне стыдно смотреть на него.

— Какая ты светлая, Ласточка, — с нежностью посмотрела на Дариму Анна.

— А тебя Алексей Петрович целовал? Скажи, Аннушка?

— Нет. Даже когда в армию уходил, не смог насмелиться. Потом как-то было, да я уж не помню.

— Все любишь его?

— Ласточка, детям до шестнадцати лет такие разговоры вести воспрещается.

— А мне уже восемнадцать.

— Все равно.

В комнату, покачивая крупными бедрами, не вошла, а вплыла Дина Кирюшкина. Ее высокая прическа была похожа на воронье гнездо.

— Девы юные, что теперь будет-то, — плюхнулась на стул Дина, достала из сумочки помаду и стала подкрашивать губы.

— Что-нибудь стряслось с тобой? — встревожилась Дарима.

— Стряслось, золотая рыбка. Влюбилась я.

— Опять?

— Ага, — пряча помаду, качнула вороньим гнездом Дина. — Только подумать, третий раз за неделю.

— И в кого же это? — пытала ее Дарима.

— В Саньку Кухтина. Говорит, радость моя, жить без тебя не могу. Вот и хожу как потерянная. До петухов мне про космонавтов рассказывал, а я, грешница, все про любовь думала.

— А Валька Орехов чем тебе не угодил?

— Да он за весь вечер только и сказал: «Да-а-а… Хороша ночь».

Дина так скопировала Орехова, что Дарима с Анной невольно рассмеялись.

— Вам смешно. Вот возьму и выйду замуж за старика. Тогда, жалеючи меня, еще всплакнете.

— Хватит, — добродушно сказала Анна. — Давайте заниматься. А то потом будем моргать перед Алексеем Петровичем.

— Девы юные, постойте, — спохватилась Дина. — Наташку Путинцеву видела. Из города приехала, техникум закончила. Будет работать заведующей лабораторией. Какая у нее шапочка… А сапоги… Мечта. Подошва в четверть толщиной, каблук как конское копыто. Так красиво, так красиво, аж противно. Завтра же помчусь в город. Душа у меня не выносит, если увижу, что кто-то лучше меня вырядился, сна лишаюсь, на ум больше ничего не идет.

— Тебя, Дина, не переслушаешь, — остановила ее Анна. — Если есть еще что-то, то выкладывай разом, да покороче.

— А вопрос, Аннушка, можно?

— Давай.

— А парни у нас в отряде будут?

— Куда они деваются?

— Слава богу, а то с ваши от тоски умрешь. Да, чуть не забыла. Дарима, сегодня твоего Князя видела.

— С чего ты взяла, что он мой? — У Даримы загорелись щеки.

— Не притворяйся, Ласточка, — отмахнулась Дина. — Родной коллектив все знает. На чабанской стоянке встретились. Я к нему и так и этак: и ножки выставляла, и глазки строила. А он даже бровью не повел. Мне бы такого, — мечтательно протянула Дина. — Присматривай за ним, Дарима, а то уведу.

— Будет тебе, Дина, ребенка изводить, — заступилась за Дариму Анна.

— Ладно, давай про высокие надои молока.


…Федор утром не пришел к Алексею, не пришел и на другой день. «Куда его черти унесли?» — беспокоился Алексей. Он зашел в кабинет к Ивану Ивановичу.

— Ты не знаешь, куда запропастился Федор Гантимуров? Я его просил, чтобы зашел еще вчера.

— Он же на работе находится.

— И я его приглашал не чаи гонять. — Алексей пристальным взглядом смерил Ивана Ивановича. — Да, почему бульдозер-погрузчик не начали ремонтировать?

— Дня через два начнем.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Вишневый омут
Вишневый омут

В книгу выдающегося русского писателя, лауреата Государственных премий, Героя Социалистического Труда Михаила Николаевича Алексеева (1918–2007) вошли роман «Вишневый омут» и повесть «Хлеб — имя существительное». Это — своеобразная художественная летопись судеб русского крестьянства на протяжении целого столетия: 1870–1970-е годы. Драматические судьбы героев переплетаются с социально-политическими потрясениями эпохи: Первой мировой войной, революцией, коллективизацией, Великой Отечественной, возрождением страны в послевоенный период… Не могут не тронуть душу читателя прекрасные женские образы — Фрося-вишенка из «Вишневого омута» и Журавушка из повести «Хлеб — имя существительное». Эти произведения неоднократно экранизировались и пользовались заслуженным успехом у зрителей.

Михаил Николаевич Алексеев

Советская классическая проза
Рассказы советских писателей
Рассказы советских писателей

Существует ли такое самобытное художественное явление — рассказ 70-х годов? Есть ли в нем новое качество, отличающее его от предшественников, скажем, от отмеченного резким своеобразием рассказа 50-х годов? Не предваряя ответов на эти вопросы, — надеюсь, что в какой-то мере ответит на них настоящий сборник, — несколько слов об особенностях этого издания.Оно составлено из произведений, опубликованных, за малым исключением, в 70-е годы, и, таким образом, перед читателем — новые страницы нашей многонациональной новеллистики.В сборнике представлены все крупные братские литературы и литературы многих автономий — одним или несколькими рассказами. Наряду с произведениями старших писательских поколений здесь публикуются рассказы молодежи, сравнительно недавно вступившей на литературное поприще.

Богдан Иванович Сушинский , Владимир Алексеевич Солоухин , Михась Леонтьевич Стрельцов , Федор Уяр , Юрий Валентинович Трифонов

Проза / Советская классическая проза