Рябиновая ночь

— Я вот все хочу спросить, да никак не насмелюсь…

— Да спрашивайте, ради бога…

— Что это ты, сердешная, все эти дни такая сумрачная ходишь? Не хворь ли какая пристала?

— Это вам показалось, Ефросинья Мироновна.

— Ой ли, — будто ветром сдуло робость и покорность с лица Ефросиньи. Глаза недобро засветились. — Сердцем чую, темно у тебя на душе.

— Да Алексей Петрович что-то долго не возвращается.

— Ты с Алексея-то Петровича глаз не спускай, — оживилась Ефросинья.

— А что за ним смотреть, не ребенок малый.

— То-то и есть, сердешная, не дите. Потому и говорю. Ты же здесь как слепая. А у них с Анной-то старая любовь.

— С какой Анной? — удивилась Катя.

— Ничевошеньки-то ты, сердешная, не знаешь, — всплеснула руками Ефросинья и подвинулась к Кате. — С Анной Огневой… Она такая потаскуха, каких свет не видывал. Ее и муж-то за это выгнал. Иван Иванович, инженер наш, сын Нины Васильевны. Мужик степенный, водку не пьет, все в дом несет. За таким, как за каменной стеной, живи да радуйся. Чего этой Анне надо? Всех, мужиков перебрала. Одна стыдобушка.

— А куда же Иван Иванович смотрел?

Ефросинья вошла в азарт. Платок подвернула на щеках, чтобы не мешал.

— Бил смертным боем, на замок запирал, да разве блудную корову огород удержит. Маялся, маялся, да и выгнал. Теперь она живет у родителей.

— А мне-то какое дело до нее?

— Говорю, сердешная, за Алексеем Петровичем доглядывай. Такая потаскуха кого хошь в грех введет. Собой-то уж больно хороша, ведьма. А сама знаешь, не мужняя баба, что горох в поле, не сорвет только тот, кому лень нагнуться.

— Неужто Алексей Петрович на такую посмотрит? У него ведь дочь растет.

— Не знаешь ты этих мужиков, — сверкнула глазами Ефросинья. — Им, кобелям, только новым подолом под носом махни, так они и про мать родную забудут. Моему-то чего не хватало дома? Так нет, вражина, ни с одной юбкой разминуться не мог. Бегал, бегал, так совсем и сбежал. Теперь одна горе мыкаю.

Ефросинья смахнула слезу.

— А твой-то Анну начальником отряда определил. Чтобы поближе была. А степь-то, она все грехи скроет.

— Да будет вам, Ефросинья Мироновна.

— Я што… Я от чистого сердца, вас жалеючи… Заговорилась совсем. Картошку чистить надо.

Ефросинья поправила платок, и опять на лице ее монашеская смиренность. Она боком выскользнула из кабинета.

Катя подошла к окну. Под единственным облаком чернел, лоскутом носился ворон. Время от времени на землю падал его гортанный крик. «Может, из-за Анны и рвался сюда Алексей, — с тоской подумала Катя. — Да что это я? Или баб не знаю?»

Катя пошла к детям. Села за рояль.

— Сейчас мы с вами новую песню разучим.

На некоторое время ребятишки отвлекли ее от грустных дум. Вскоре в детском саду появилась Нина Васильевна.

— Ну, показывай своих питомцев, — чуточку грубовато попросила она.

У Кати с малых лет сложилось мнение, что каждый начальник — обязательно солидный человек. А тут рядом с ней шла невысокая женщина, подвижная, шумная. Катя была даже немного разочарована. Побывали во всех группах, на кухне, и, когда оказались в кабинете, Нина Васильевна устало опустилась на стул.

— Выкладывайте свои претензии. Что нужно для детсада?

— У нас все есть.

Нина Васильевна с недоверием посмотрела на Катю.

— Так что надо?

— Ничего не надо.

— Вот тебе раз, ничего не надо. — засмеялась Нина Васильевна. — Такого, Катюша, не бывает. Я только от чабанов. Одни требуют сакманщиков, другие — кормов для овец, третьи — дров. От доярок кое-как отбилась: подавай им новый коровник, да чтобы в нем полная механизация была. У строителей нет гвоздей, шифер на исходе. А ей, видите ли, ничего не надо. Да ты работаешь ли, голубушка?

— Верно, Нина Васильевна, ничего не надо.

— И на том спасибо. А за ребятишками смотрите в оба. Сколько я их уже подняла. Особенно во время войны. Вон какого орла из твоего Алеши вырастила, сердце радуется.

— Где-то уехал и запропастился.

— Звонил сегодня, к ночи явится. Как вам у нас нравится?

— Вроде ничего.

— Привыкните. Алешу берегите.

— Да я его мало и вижу. Домой, как в гости, заходит. Только и знает одну работу, — пожаловалась Катя.

Нина Васильевна изучающе посмотрела на Катю.

— Такая уж наша бабья доля. Мужей провожаем на долгие месяцы, кого в плаванье, кого в геологическую разведку, кого на полярные станции. Потом сыновей и дочерей будем снаряжать в ту же дорогу. И всех ждем. Твой Алеша хоть и рядом, да путь у него не ближний. И не тонкими французскими духами от него будет пахнуть, а землей да полынью.

— Я разве не понимаю, — вздохнула Катя.

— А вздохи твои мне не нравятся. Одно дело делаем. И тебе, голубушка, жить придется нашими заботами. Алеша, поди, уже жалуется на меня.

— Что вы, Нина Васильевна. Перед отъездом к нему какой-то Тарбаган приходил. Что-то о вас не так сказал. Алексей взбеленился. Я таким его еще не видела. Этот Тарбаган выскочил от нас и шапку забыл.

— Так без шапки и убежал?

— Уж на другой день приходил за ней, когда Алеши дома не было.

— Ладно, — Нина Васильевна встала. — Мне еще надо в интернат да в школу заглянуть. До свидания.