Кате хотелось, чтобы Алексей обнял ее и уверил, что это все бред, бабьи сплетни, что он любит только ее одну, только ее. Но Алексей, заложив руки за голову, лежал и молчал. Катя всхлипнула в подушку.
— Ты не человек, ты каменный идол, — прошептала она сквозь рыдания.
— Да будет тебе.
— Нет, ты хуже идола…
Катя рванулась к Алексею, обняла его за шею и, захлебываясь слезами, торопливо заговорила:
— Нет, не отдам я тебя никому. Я видела Анну. И ей не отдам. Но скажи ты, медведь этакий… ты же мой?..
— А я думала, ты от нас сбежал, — встретила Алексея Нина Васильевна.
— По всей области за плоскорезами и стерневыми сеялками гонялся. — Алексей сел к столу.
— Ну и как?
— Насобирал техники только для семеноводческого отряда.
Алексей положил счета перед Ниной Васильевной.
— Подпись ваша нужна.
— И во что это нам обойдется?
— Тридцать пять тысяч.
Нина Васильевна отодвинула счета.
— Больше пятнадцати тысяч не наскребу. Придется тебе немножко повременить.
— Что же получится, лемеха купим сейчас, а плуги после посевной? Да я эти деньги осенью верну с лихвой.
— Каким образом?
— Фуражное зерно и солому, которую мы сейчас покупаем и везем за тысячу верст, я выращу.
Алексей, не подозревая, задел Нину Васильевну за живое. У нее даже пятна на лице выступили.
— А ты злой, Алеша.
— А вы бы хотели видеть меня паинькой? Не умею я быть таким. И для безотвальной обработки земли мне нужен целый набор различных орудий, чтобы работу я смог проводить комплексно. В противном случае для чего городить огород? Чтобы посмешить людей? Для шутовской должности я не гожусь.
Вошел Аюша Базаронович.
— А-а… Алексей Петрович. С приездом тебя.
— Спасибо.
Аюша Базаронович сел, взглянул на Алексея, потом на Нину Васильевну.
— Что это вы такие хмурые?
— Вот полюбуйтесь, — Нина Васильевна положила маленькую руку на счета. — Подай ему тридцать пять тысяч рублей, и все. Иначе хлеб расти не будет, дождя в Приононье перестанут идти. Вот сдадим шерсть, и покупай свои плоскорезы.
— Шерсть мы сдадим в июле, а сеять надо в конце апреля.
— Ему сеять… — с ехидцей протянула Нина Васильевна. — Я здесь, выходит, посторонний человек? Дожилась. И куда ты торопишься? Или на будущий год весны не будет?
— Весна-то придет, только будет ли у нас работать Алексей Петрович. — Протирая очки, Аюша Базаронович покосился на Нину Васильевну.
— Что-о-о? — У Нины Васильевны от удивления вытянулось лицо.
— Я вчера был в райкоме партии. В колхоз «Пограничник» нужен председатель. Я предложил кандидатуру Алексея Петровича. Думаю, он не будет возражать. — Аюша Базаронович заговорщицки посмотрел на Алексея.
— А тебя кто уполномочивал решать такие дела? — возмутилась Нина Васильевна.
— Сам рискнул. Алексей Петрович — агроном. А мы из него пытаемся сделать дядьку при механизаторах, чтобы он будил их по утрам, развлекал. Не лучше ли ему в «Пограничнике» своим прямым делом заниматься.
— Алеша, ты слышишь, что комиссар говорит?
— Слышу.
— И ты согласишься уйти от нас?
— Нет. Но и следующей весны ждать не стану.
— Вот так, Аюша Базаронович, свои кадры знать надо.
— Я думал, уж вас-то хорошо знаю. А выходит, нет.
— Ну, ну, давай.
— Насколько я понимаю, Алексей Петрович думает культуру земледелия привести в соответствие с уровнем современной техники и науки. Так я понимаю?
— Так, — кивнул Алексей.
— Вы, Нина Васильевна, киваете на деньги. А в деньгах ли дело? Я звонил в госбанк. Ссуду нам дадут.
— Ссуду-то дадут. Только ее выплачивать надо. А у нас каждая копейка распланирована. Вы все требуете, а выкручиваться мне потом придется.
— Что с вами, Нина Васильевна? — удивился Алексей. — Ради дела когда-то вы не боялись выговоры получать.
— Можешь занимать мое кресло и командовать.
Алексей встал, с укором посмотрел на Нину Васильевну.
— У меня, Нина Васильевна, на своем месте дел хватит, — и вышел.
От этого разговора у Алексея остался неприятный осадок. В этом «можешь занимать мое кресло и командовать» было что-то беспомощное. А Алексей с малых лет привык видеть в Нине Васильевне человека сильного, решительного. И у него было такое чувство, будто она в чем-то его обманула. С этим чувством он и вошел в свой кабинет.
Там сидел Игнат.
— Игнат Романович? Доброе утро.
Алексей сел за стол, потер подбородок.
Игнат из-под густых бровей следил за ним, мял в руках шапку и, видя, что Алексей занят своими мыслями, разговора не начинал.
— Вы подошли кстати, — Алексей посмотрел на Игната. — Какие земли в этом году в вашем звене пустим под пары? Я не нашел никаких документов. Наверное, Марьин лог?
— Нет, Петрович, — Игнат перестал мять шапку, — надо запустить под пары пашни в Сухом логу. Совсем они истощали. Мы на них уже четыре года сеяли.
— Не возражаю. Только просьба у меня к вам, составьте биографию каждого поля.
— Это можно.
— Тогда у меня все.
Но Игнат не двинулся с места.
— Ты знаешь, что, Петрович, тот разговор-то забудь. По своей темноте-то, паря, я малость не туда зарубил, сбился с борозды, вот огрех и получился.
Алексей с еле заметной улыбкой смотрел на Игната. Любил он его. Игнат был лет на десять старше Алексея. Умом бог не обошел его. И работать умел.