Рябиновая ночь

— Не было, Игнат Романович, у нас никакого разговора. Принимайте звено, и за дело. На перекуры у нас с вами времени нет.

— Спасибо, Петрович. Я слышал, ты семена сортовые привез. Выдели для моего звена хоть какую-то малость.

— Нет, — решительно заявил Алексей. — Достал только для семеноводческого отряда. На будущий год получишь. Это я тебе обещаю.

— Ты, паря, меня будущим годом не корми. Я в этом году хочу на своих полях хлеб видеть.

— Ни одного килограмма не дам. Нет. Будете сеять те семена, которые припасли осенью.

— Нет, Петрович, я с тобой на парткоме толковать буду. Ты так и знай.

Игнат ушел. Алексей задумался. «Что же делать? Нет, Нина Васильевна, а пахать мы будем все-таки плоскорезами. И деньги ты найдешь». Алексей посмотрел на часы. Как там дела у Анны и Князя?

Петька не пришел в мастерские на раскомандировку, Анна забеспокоилась, не заболел ли, села на мотоцикл и поехала к нему. Петька в ограде возился с трактором «Беларусь», менял камеру.

— Что случилось? — спросила Анна. — На гвоздь напоролся?

— Но-о-о, у ограды поймал, — не поднимая головы ответил Петька.

— Наладишь, сеялки на полевой стан вези. Да смотри, аккуратней.

— Я что, маленький.

С ведром в руках из стайки вышла Аграфена, мать Петьки.

— Аннушка, здравствуй. Пошли чаевать.

— Да я недавно из-за стола.

— А у меня блинчики горячие со сметаной. Пошли.

Хотя Анна и спешила, но пришлось пойти, человек может обидеться.

Аграфена накрыла стол в светлой чистой горенке.

— Садись. Чай тебе с молоком налить? — спросила она.

— С молоком.

Аграфена поставила перед Анной большую кружку чаю, тарелку с румяными блинами, густую, хоть ножом режь, сметану. Сама села напротив.

— В поле-то скоро? — спросила Аграфена.

— Готовимся. Старики говорят, весна нынче ранняя будет.

— Как мой Петруша работает, не ленится?

— Славный парень.

— Совсем еще дитя малое. Утром бужу, а он одеяло на себя тянет и просит: «Мама, дай еще маленько поспать». В школу бы ему еще ходить, так нет, вообразил себя мужиком, хозяином в доме. Ничего с ним сладить не смогла. А теперь увижу его на тракторе, душу так и заскребет, виноватой себя чувствую.

— Работа еще никого не портила. А захочет учиться, так кто ему мешает.

— Да, как она жизнь повернется. Я вот тоже после школы хотела поехать на агронома учиться. Вместе с Андреем, твоим дядей, собирались, а вон оно как вышло.

Аграфена задумалась. Ей уже за сорок. Годы не поскупились на ранние морщины. Огрубели руки от непосильной работы. В сорок первом ей было девятнадцать. Любила она самого младшего из Огневых — Андрея, собиралась осенью за него замуж выйти, а его под Москвой подкараулила фашистская пуля. Кончилась война, а из сверстников Аграфены почти никто не вернулся. Подросли парни, которые во время войны подлетками были, так она для них старая. Вот так и осталась Аграфена нецелованной вдовой. И знала она в своей жизни только работу. А теперь, уже больше двадцати лет, каждое утро вставала в пять часов и шла на ферму. И единственной отрадой для нее была песня, в которой она могла высказать и боль свою, и печаль.

В тридцать пять лет Аграфена родила сына. Может быть, встретила человека по сердцу, да судьба дороги развела, а может быть, просто решила иметь ребенка, только об этом никто не знает. На расспросы об отце Петьки она шуткой отвечала: «Или мало у нас в селе проезжих молодцев бывает?» А когда Петька вырос и спросил: «Кто мой отец?» — Аграфена задумалась, а потом ответила: «Отец твой, Петруша, очень хороший человек». Так для всех это и осталось тайной.

— Как у вас на ферме дела? — спросила Анна.

— Так-то ничего, да вот руки у меня болеть стали. — Аграфена посмотрела на свои опухшие пальцы.

— Механизацию надо вводить.

— Нина Васильевна пообещала. А то что получается: мужики уже все давно на технику сели, вручную только дрова колют. А вот доярки будто богом забыты: вся механизация — вилы да ведра.

— Если Нина Васильевна пообещала, то построит.

— Это еще когда будет. А сейчас доярки не найдешь. Хоть репку-матушку пой.

— К вам же пять девчонок после десятилетки пришли.

— Трое уже уехали в город на камвольный комбинат. Вот так и живем.

Анна допила чай и заторопилась.

— Спасибо большое тебе, Аграфена, за блины.

— Куда же ты спешишь?

— Мне еще надо Князя увидеть.

— Забегай.

От фермы отошла колонна тракторов с тележками, груженными перегноем. Федор бульдозером-погрузчиком буртовал навоз. Анна поднялась на кучу.

— Ты что это колдуешь? — вылезая из кабины, спросил Федор.

Анна окинула его быстрым взглядом. В каждом движении Федора чувствовалась уверенность, сила. «Ходит же по земле счастливая девчонка», — тепло подумала Анна.

— Если ты думаешь, что Князю Гантимурову необязательно здороваться с дамами, то глубоко ошибаешься.

— Извините, пожалуйста, — Федор галантно приложил руку к груди. — Доброе утро, Анна Матвеевна.

— То-то, — улыбнулась Анна. — Послушай, Князь, как ты думаешь, этого перегноя хватит на мои поля?

— Под посев пшеницы хватит. Я подсчитал. Если будет ошибка, то небольшая.

— А на пары что повезешь?

— Придет время, Петрович скажет.