Рябиновая ночь

— Интересно? Я ведь еще ни в одном городе-то не бывала. Совсем темная.

— У тебя все впереди. А я как в сказке побывала. Жила в гостинице «Россия». Подойду к окну: Красная площадь, кремлевские башни. Верю и не верю. Потом была в Третьяковке, в Большом театре, во Дворце съездов.

— А какие там люди-то? — допытывалась Зина.

— С рогами, — вставил Петька и поднял два пальца над головой.

— Тебя не спрашивают, — отмахнулась от него Зина.

— Люди? Да всякие. На заводах мне не привелось быть, а так много приезжих… С одним парнем там познакомилась, хотела любовь закрутить, так он сбежал.

— Интересно-то как, — загорелись глаза у Зины. — Аннушка, расскажи.

— В гостинице на нашем этаже ресторан был. Я там ужинала. Официантом работал парень, чернявенький такой. А в руках сила — быка за хвост удержит. Бегом по залу носится. Вилочки, ножички подносит, салфеточкой крошки со скатерти стряхнет, обворожительно улыбнется. Словом, артист, да и только.

Смотрела я на него, смотрела, жалко мне парня стало. Мыслимое ли дело, мужчине с тарелками на кухне возиться? Я ему и говорю: «Худо живете, Станислав Янович. Зря жизнь проживаете». А он: «Как вас понимать?» — «Очень просто, — говорю. — Поедемте к нам, в Забайкалье. Дадим вам полеводческую бригаду, посадим на «Кировца». Эх и машина! С нее вся степь на сто верст видна».

— Ну и он что? — усмехнулся Олег.

— Глаза бегают, не знает, что сказать. А потом спрашивает: «А верно, что у вас медведи по улице ходят?» Вижу, парень безнадежный, и говорю ему: «Медведи-то что, пустяк. Задавит одного, от силы двух человек и — сытый. Вот волк — это зверь. В прошлом году ворвалась стая волков в село, что понаделала».

— Ой, Аннушка, — смеялась Зина. — Так человека перепугать недолго.

— Округлились глаза у него. «Ну как, Станислав Янович? — спрашиваю. — Махнем к нам?» А он: «Надо подумать». А сам не смотрит на меня, сбежал на кухню и больше ни разу не показался.

— Надо же, какой темный народ, — проговорил Петька.

Олег встал.

— Пошли овец поить.

В кошаре было полутемно: провода замкнуло, парни разыскали где-то старый фонарь, и он мутным пятном висел на стене под потолком. «Что же сейчас делает Алеша? — гадала Анна. — Наверное, дома, с женой и дочерью». И где-то под сердцем шевельнулось непрошеное чувство ревности.

Когда Алексей выехал из гаража, туча уже висела над селом, заречные горы утонули в густом снегопаде. Ветер по улицам гнал обрывки газет, врывался в сенники, и из них, точно огромные черные птицы, в низкое серое небо взлетали пласты сена.

Не доезжая до усадьбы Огневых, Федор остановил трактор.

— Я на минутку домой забегу.

Федор ушел. Алексей с любопытством рассматривал большой пятистенный дом Огневых, под окнами которого темнели пять разлапистых елей. На их вершинах, точно табунки пташек, покачивались продолговатые шишки. Ветер с яростью набрасывался на деревья. Они помахивали ветками и, прижимаясь к окнам, уклонялись от него.

Когда-то на этом месте стояла маленькая избушка, крытая драньем, казака Ивана Огнева. Родители его рано умерли, и с пятнадцати лет ему пришлось батрачить. К службе он нажил всего-навсего богатства — коня, шашку и седло. После действительной вернулся в родную станицу, починил домишко и женился на Татьяне Бургуловой. Жена ему попала работящая, заботливая. Собой была неказистая, зато рожала только сыновей. И принесла она Ивану пять казачат. Радовался батрак: вырастут сыновья, помогут из нужды выбиться. И вот когда родился пятый ребенок, посадил Иван под окнами пять елей.

— Если так пойдет дело дальше, то как в лесу, Иван, жить будешь, — посмеивались станичники.

— Какой ты казак, если не вырастил сына и не посадил дерево, — отшучивался Иван.

Началась империалистическая война. Три года воевал Иван Огнев. Вернулся с фронта полным георгиевским кавалером и большевиком. Потом вместе с Лазо бил семеновцев, партизанил. А когда пришло мирное время, создал коммуну в станице, потом колхоз, стал председателем. А тем временем выросли сыновья, на зависть всему селу крепкие, сильные, и умом бог никого из них не обидел.

А тут опять война. В первый же день Иван Прохорович Огнев, передав ключи и колхозную печать агроному Нине Васильевне Дороховой, вместе с сыновьями ушел на фронт. Отважными воинами были Огневы. Двое из сыновей Ивана Прохоровича погибли под Москвой, один остался лежать в Сталинграде на Мамаевом кургане, четвертый под Курском, а самого Ивана Прохоровича пробила фашистская пуля на ступеньках рейхстага в Берлине. Татьяна Аверьяновна узнала о смерти мужа, схватилась за сердце, прилегла на кровать, попросила невестку укрыть ее — и больше не встала.

Вернулся с фронта только один из Огневых, Матвей Иванович, вернулся полным кавалером орденов Славы, с двумя орденами Боевого Красного Знамени и пятью медалями. Он-то в конце пятидесятых годов и построил этот дом на месте отцовской избушки.