Рядом с тобой

Начался урок и по всему видимому, новая тема. Но я не мог сосредоточиться. Я грыз колпачок ручки и боролся с желанием обернуться. Стив это сделал уже несколько раз, и я столько же раз пинал ножку его стула. Он постоянно ерзал и ухмылялся.

Сдавшись, я положил ручку и обернулся. Девочка сидела, уткнувшись в свою тетрадь и старательно выводила цифры. Почувствовав, что на нее смотрят, она подняла голову, и встретилась со мной взглядом…

Резко распахнув глаза, я не сразу соображаю, где нахожусь. Листки скатываются с моих колен и бесшумно рассыпаются по полу.

– Я разбудила вас. – Слегка вздрагиваю от голоса медсестры.

Она стоит напротив меня с другой стороны больничной кровати и проверяет давление папы.

– Нет, – сбросив остатки сна, отвечаю я. – Я просто немного…

– Вам нужно больше отдыхать. – Она смотрит на меня с сочувствием в глазах.

В большинстве случаев я ценю сочувствие. Чувство, которое не похоже на жалость. Но в этот раз для меня даже это слишком.

– Да, – соглашаюсь, не глядя на нее.

Она снова смотрит на меня и, видя мое нежелание говорить, молча выходит.

Спасибо. Недосыпание превращает меня в козла.

Решив размяться, выхожу в коридор, на лифте спускаюсь в кафетерий. Быть может там кофе получше, чем в автоматах.

Но мне приходится горько разочароваться. Оно точно такое же. Я бессмысленно брожу по коридорам, которые ни на секунду не остаются пустыми. Эти коридоры в последнее время стали мне домом. Сделав всего один глоток этого отвратительного пойла, я плюхаюсь на сиденье в каком-то крыле, где снуют лишь дети и их родители. Оглядевшись, не замечаю урны, а маленький пластиковый стаканчик так и просится выброситься.

– Мне тоже не нравится, – говорит чей-то голос слева от меня.

Я смотрю на женщину примерно лет тридцати, не больше. Она держит в руке такой же стаканчик. Все в ней говорит о том, что она проходит через ад. Ее карие глаза застелены какой-то пленкой. Возможно, от недосыпания или от слез. Скорее всего, того и другого. Ее хрупкие руки трясутся, когда она убирает за ухо выбившуюся черную прядь.

– Кто-то должен это пить, – отвечаю я.

Женщина улыбается. Но эта улыбка не касается ее глаз. Она отводит взгляд и продолжает сидеть, уставившись в стену.

Не знаю, может, мне хочется убить время или просто поговорить с человеком, который проходит через подобное. Мне становится любопытно, что она здесь делает. Но я не успеваю задать вопрос, потому что женщина обращается ко мне снова:

– Надеюсь, у тебя ничего серьезного? – Она смотрит с какой-то надеждой в глазах, хотя и не знает меня.

– Нет, я здоров, – отвечаю я. – Болен мой отец.

– Мне жаль. – Женщина вздыхает. – Он поправится?

Хотелось бы в это верить.

– О. Ясно.

Я поднимаю голову и понимаю, что ответил вслух.

– Что на счет вас? – задаю встречный вопрос. – Кто-то из ваших близких?

Ее лицо меняется до неузнаваемости, в ужасную болезненную гримасу. Мне не хотелось расстраивать незнакомую женщину. Она действительно разбита чем-то.

– Мой сын, – наконец-то выдавливает она.

Мог бы и сам догадаться, что это ребенок. Хотя бы, судя по тому, где я сижу. Голубые стены коридора то сужаются, то расширяются перед моими глазами. Мне нужен полноценный сон. Даже эта женщина мне кажется нереальной.

– Это ужасно, – бормочу себе под нос.

Но она слышит.

– Согласна.

Мы молчим какое-то время. Женщина поднимается с кресел и медленно удаляется к другому концу коридора. Я слышу ее голос какое-то время среди прочих. Может, она говорит по телефону или с врачами. Но через какое-то время она снова садится рядом со мной.

Я молчу несколько минут, прежде чем решиться спросить.

– Что с ним?

Она смотрит на меня своими мутными замученными глазами.

– Ему нужна пересадка сердца. Осталось мало времени.

Не такое я ожидал услышать. Я даже полностью просыпаюсь. Сердце колотится от такой ужасной несправедливости.

Сердце.

– Я даже… – начинаю я. Мои губы пересохли. – Не знаю, что сказать.

Женщина улыбается только губами.

– И не надо.

– Сколько ему?

– Восемь.

Всего на год старше Ханны. Ребенок.

У меня начинает ужасно болеть голова. Эта женщина совершенно мне не знакома, но я испытываю кучу эмоций рядом с ней. Мне нужно вернуться в палату к отцу. Я медленно поднимаюсь с кресла, и все еще держа в руках стаканчик уже с остывшим кофе, обращаюсь к женщине:

– Он выживет. Всего вам хорошего.

Ее глаза наполняются слезами.

– И тебе всего хорошего. Надеюсь, твой папа тоже будет жить.

* * *

Все по-прежнему. Как Эрин и Джош?

Все еще в Бате. Сообщи мне сразу, как что-то изменится.

Конечно. Обязательно.

Я лежу дома, на нашей кровати и остро ощущаю ее отсутствие. Мама заставила меня остаться дома, поесть, принять душ и поспать. Что я и сделал.

Но прошло уже два часа, как я лег спать, а сон так и не идет. Самое что странное, мне хочется спать. Но я не могу.

Я кладу телефон на прикроватную тумбу и начинаю изучение потолка. Телефон снова загорается, освещая комнату. Я быстро хватаю его в руки.

Спокойной ночи, Стайлз.