Рядовой Иван Ященко

– Эрнст – означает «борец со смертью». Родной язык следует знать лучше, господин Бартель. Шарфюрер – тот самый специалист по развязыванию языков, но сегодня он будет вешать твоего друга, а ты ему поможешь.

Михаил побледнел. На подгибающихся ногах вышел вслед за Эрнстом, «борцом со смертью».

И вот теперь вчерашние красноармейцы, ставшие слугами немцев, перед беглецами. По команде шарфюрера Эрнста они подняли Дзагоева и понесли к виселице, поднялись с ним на помост и остановились в растерянности, не зная, что делать дальше. Перебитые ноги красноармейца никуда не годились. Посадили Дзагоева на табурет. Низко. Принесли ящик, Дзагоева подняли, ящик положили на табурет и вернули приговорённого на место. Порядок.

Рядом с гауптманом появился немец в светло-серой форме. В руках у него лист бумаги. Он посмотрел на Эрнста и его подручных, убедился в их готовности и зачитал приговор. На русском языке, без акцента.

За побег, за порчу германского имущества – убийство собаки, за покушение на жизнь солдата рейха Дзагоев приговаривался к смертной казни через повешение.

Шарфюрер кивнул Бартелю, и тот, дрожа всем телом, приподнявшись на цыпочки, надел Дзагоеву петлю на шею. Шарфюрер кивнул другому предателю, и тот ударом ноги вышиб табурет из-под Виссариона.

Ивана с товарищами, на удивление, не трогали. О них гауптман будто забыл. Вероятно, он считал, что вид избитых беглецов напугает других пленных и заставит их отказаться от попыток к бегству. Лагерники, выходя на построение, затем на работы, смотрели на них с жалостью и сочувствием, но и невидимой волной по сознанию каждого пленного прошла мысль: «Бежать можно!» Уже весь лагерь догадывался, что старшего сержанта каратели так и не нашли.

Дзагоев провисел в петле сутки. Вечером его сняли и по приказу Каспарайтиса перенесли в сортирную яму, бросили к началу подкопа. Там уже были заложены толовые шашки, которые взорвали, похоронив таким образом труп и завалив прорытый ход.

Раны, нанесённые собачьими зубами, заживали плохо, совсем не заживали, начинали гноиться. Пётр Николаевич, полковой доктор, приходил к избитым беглецам, но помочь им практически не мог, у него даже марганцовка кончилась. Не мог он забрать их и в барак для раненых, начальник лагеря не разрешал.

Через трое суток Каспарайтис сказал Ивану:

– Работа ходиль!

Он увидел, что Иван стал подниматься и даже доплёлся до кухни.

Ивана направили к строителям барака. И он вынужден был, преодолевая боль и слабость, подтаскивать доски, подавать гвозди и даже подниматься на леса, рискуя свалиться с них.

Эта пытка кончилась неожиданно. В одно из утренних построений перед строем появилась в эсэсовской форме немка. Галифе, сапоги, портупея с кобурой, в руке ремённый хлыст. Она прошлась по-хозяйски вдоль строя и, отмечая хлыстом пленных, набрала команду человек двадцать.

Иван оказался в этой команде. Их загнали в крытый грузовик, заперли дверь на замок и повезли. Трясло и мотало пленников часа три или четыре – в полутёмном пространстве кузова чувство времени утратилось. В плотно закрытом металлическом кузове спёртый воздух, дышать тяжело, пленники обливались потом. Иван чувствовал себя так, будто его сварили.

Наконец машина остановилась, пленным приказали выйти и построиться. На территории, огороженной высоким забором с колючей проволокой поверху, Иван увидел ряд длинных металлических ангаров, один из которых оказался бараком, в котором им причитались места на нарах. Остальные корпуса были складами для строительных материалов, в основном для пиломатериалов.

И ещё один ангар оказался… баней. Вновь прибывших завели в него и велели раздеться. Одежду пленники побросали в большой чан, который наглухо закрывался тяжёлой чугунной крышкой. К чану от большой бочки, лежащей на боку, на котором были нарисованы череп и кости, протянулись две трубы. Как оказалось, в закрытый с одеждой чан подавался специальный газ, от которого быстро погибали насекомые. Высокий пожилой немец в гражданской одежде открывал небольшим штурвалом трубу, по которой под давлением поступал газ, а через некоторое время смертельная смесь удалялась по другой трубе.

А пленникам была «баня». Один из местных пленных, «парикмахер», машинкой проходился по головам, обнуляя причёски – волосы у всех вновь прибывших за время пребывания в предыдущем лагере уже отросли. Затем в другом конце ангара другой «банщик» поливал из шланга мощной струёй холодной воды, заставляя отощавшие тела ёжиться и вертеться на бетонном полу, пока истязатель не решал, что новичок вполне вымыт и уже не представляет из себя разносчика заразы.

Целыми днями Иван с прибывшими вновь и с теми, кто оказался здесь раньше, сортировал доски или брусья и отправлял их на склад. Иногда работал в складе, размещая материалы на стеллажах.

С каждым днём, несмотря на бескормицу, Иван чувствовал себя всё лучше. Ноющая боль в затылке подутихла, голова не кружилась, слабость отступила.