Ричард Длинные Руки – император

Они остановились за моей спиной, хриплое дыхание жжет мне спину, Боудеррия вздохнула и вернула мечи в ножны.

– Что-то не так?

– Возможно, – сказал я, – это просто цикличное…

– Что-что?

– Вроде дыхания, – объяснил я. – Или сердцестучания… Хотя для легких всего Маркуса это мелковато, но подождем чуть…

Стены сдвинулись уже настолько, что если бы мы и успели проскочить половину, то ярдов через двадцать впереди нас бы зажало. Думаю, от всего отряда остались бы сухие шкурки толщиной в кленовый лист, стены выглядят живыми, но все-таки из металла…

Они подошли одна к другой настолько близко, что даже всегда спокойные Тамплиер и бесконечно верящий в меня Сигизмунд задержали дыхание.

У меня мелькнула безумная мысль, а вдруг стены того, щас ка-а-ак аннигилируют!.. Маркусу же нужна энергия?..

– Будут бодаться, – предположил Норберт.

– Я ставлю на левую, – ответил Альбрехт.

Я тоже невольно задержал дыхание и по тому, как стало тихо за спиной, понял, весь отряд застыл в страшном ожидании.

Стены соприкоснулись, я все еще не дышал, ожидая чего-то страшного, однако ни взрыва, ни лязга, ни скрежета, стены вошли одна в другую.

Вошли и продолжали вдвигаться, как гигантские вакуоли, а может, и не вакуоли, совершенно бесшумно, словно не из плотного металла, а из разреженного газа.

Боудеррия сказала мрачно:

– Мне кажется, идти в самом деле не стоило.

– Кто знает, – ответил я. – Но подождем чуть, все равно перевести дух нужно, а потом либо вернемся…

Стены входили одна в другую еще несколько минут, затем одна стала короче, как затихающая волна. Остатки ее вошли в пол, Норберт вытянул шею, всматриваясь настороженно, но тот оставался таким же с виду нерушимо твердым, неровно блестящим, будто покрытым слизью.

Я кивнул на открывшийся проход.

– Видите, просто нужно переждать. Маркус все-таки хозяин, уважение выказывать надо. А сейчас можно идти.

– Хуже того, – сказал Альбрехт со стоном, – нужно.

Он поднялся, подержал меч в руке, но, судя по его лицу, понял, что еще не отдохнул, и со стуком вбросил в ножны, но даже это у него получилось привычно изящно и даже франтовато.

Нортон пошел впереди, держа факел над головой, но вскоре замер у некой черты.

Мы заторопились к нему, сердце у меня оборвалось. Норберт стоит на краю бездны, пропасть выглядит бездонной, справа и слева отвесные блестящие стены, не обойти, и только я вижу, что там, куда не достигает свет факелов, небольшая вытянутая по краю пропасти площадка, а в стене два идеально ровно вырезанных туннеля. Но пропасть ярдов в двадцать, такую не перепрыгнешь, разве что в два-три приема.

Альбрехт пробормотал:

– Долго ли граф Волсингейн сможет выдерживать напор филигонов?

– Теперь это уже неважно, – ответил Норберт мрачно.

Я сказал бодро:

– Ах, какая прекрасная пропасть!

Альбрехт поинтересовался сдержанно:

– Чем же, ваше величество?..

– Широко, – сказал я, – никакой филигон не перепрыгнет.

Он пробормотал:

– А мы?

– Мы перепрыгнем, – сообщил я. – Где пройдет олень, там пройдет и сэр Тамплиер, а где он не пройдет, там пройдет герцог Альбрехт. Как?.. Сейчас попробуем один из тысячи способов.

Я присмотрелся к камням на той стороне, с той стороны край пропасти на целый ярд ниже, что весьма, взял стрелу, но не стал накладывать на тетиву, как все ожидают, а быстро привязал на середину конец Глейпнира. Веревка тонкая, не веревка, а шнур, почти нить, и когда наложил на тетиву и прицелился в противоположную от нас сторону, Альбрехт простонал:

– Только не это…

– Догадались, герцог, – сказал я с одобрением. – Молодец я, красавец и умница, такие кадры у меня быстро схватывающие.

Стрела сорвалась с тетивы и пропала в темноте. Только я видел, что на той стороне ударилась о стену и благополучно упала за валунами. Я потянул за веревку, стрела уперлась, зацепившись обоими концами.

Я вручил другой конец Альбрехту.

– Его светлость, – сказал я, – жизнерадостным воплем, полным ликования, выразил жажду первым перебраться в темноту и неизвестное. Берите пример! Сейчас он его закрепит здесь и… ринется!

Сигизмунд сказал жадно:

– Можно вторым я?.. Все равно честь быть первым принадлежит герцогу Гуммельсбергу!..

– Можно, – милостиво сказал я.

Альбрехт метнул на меня взгляд, способный убить на месте интеллигента, но я, как и Чехов, мне стыдно только перед собаками, а так все божья роса, сказал жизнерадостно:

– Кто следующий?

Норберт произнес мрачно:

– Я. Могу и вместо герцога.

– Да, – сказал Альбрехт живо, – сэр Норберт ведь разведчик!

– Он глава, – напомнил я, – должен других посылать. Далеко посылать, все-таки разведка внешняя.

Норберт взял из руки Альбрехта конец веревки, сделал петлю и набросил на камень, тут же быстро обмотал ладони тряпками толстым слоем и с разбега прыгнул в пропасть.

У меня сердце замерло, слишком тонкая веревка, мало ли что понимаю умом, а чувства твердят – сейчас оборвется.

Все задержали дыхание, следя за тем, как скользит по веревке все ближе и ближе к темноте, наконец входит, как в черную стену, исчезает…