Ричард Длинные Руки – император

Первый, ударившись оземь, взорвался праздничным фейерверком, горящие брызги плеснули на стену, по ней поползли на пол огненные струи. Еще два паука упали и взорвались, но уже не так эффектно, мало клея в пузе, остальные падали один за другим и горели с легким потрескиванием.

– Теперь я понял, – пробормотал Альбрехт, – зачем поджигаем вражеские города. Так хорошо мирно смотреть в огонь…

С сожалением отрываясь от прекрасного зрелища, я крикнул жестко:

– Жечь все, что может гореть! Пусть даже мы сгорим, но чтоб и этот Маркус сгорел!..

Норберт вздохнул.

– Было бы чему гореть. Шкура из металла толщиной даже не знаю, непонятный камень внутрях, если это камень…

Альбрехт сказал уверенно:

– Все, что не дерево, – камень. И ничего нет! Все просто, как его величество король Ричард. Прост и понятен, когда прост и понятен. Он велел поджигать все непонятное на тот случай, вдруг да горит.

– Тогда и мы сгорим в жарком огне, – сказал Сигизмунд мечтательно, – но и врага утащим с собой.

– А если сгорим только мы? – спросила Боудеррия. – Засчитается как подвиг?

Сигизмунд посмотрел на меня с вопросом в чистых ясных глазах. Я ответил сварливо:

– С этим к отцу Дитриху. Кто-нить запомнил, на сколько мы поднялись?

Сигизмунд уточнил:

– В духовном смысле?

На него не цыкнули, но так посмотрели, а Тамплиер проговорил в серьезном раздумье:

– Я могу только по времени… Могу сказать абсолютно точно, шли мы долго.

Сигизмунд сказал задумчиво:

– Поднимались больше, чем опускались, но, боюсь, еще идти, как вы говорите, весьма зело, а то и обло. Зато сколько славных подвигов совершим! Сколько чудовищ встретим!

Остальные промолчали, Альбрехт вообще посмотрел на юного паладина с подозрением, но Сигизмунд чист и настолько светел, что Альбрехту, судя по его виду, стало стыдно и явно захотелось обратно в болото.

– Да, – согласился Норберт, – чудовищ мы встретили мало. Хотя мне на три жизни хватит.

Сигизмунд заверил чистым ясным голосом:

– Будут еще, доблестный сэр Норберт! Мы красиво и доблестно падем и алой кровью своею, как говорит его величество, упоим сталь…

Альбрехт быстро зыркнул в мою сторону.

– Его величество много чего говорит, – буркнул он тихонько. – Оно у нас грамотное и много чего ненужного знающее, как и положено культурному человеку. Вот только какой из культурного человека король?

Норберт, к которому он обратился как к соседу, помотал головой.

– Не представляю. А кто у нас культурный?

Альбрехт кивнул в мою сторону.

– Вот оно.

Норберт ахнул.

– Что? Король Ричард?.. С чего ему быть культурным? Королям культура противопоказана.

Я рыкнул:

– Что за цирк устроили?.. Вперед и без оглядки!.. За мной! Кто отстанет, тот куплен филигонами.

Не успел сделать пару шагов, догнал Альбрехт, на плече моток толстых веревок, как я решил сперва, но он, жадно хватая широко раскрытым ртом воздух, прокричал:

– Ваше величество!.. Погодите, ваше величество!

Я смерил его злым взглядом с головы до ног.

– Ну?

– Это, – прохрипел он, задыхаясь от усталости, – паутина… я успел спасти от огня несколько нитей… смотрите, какие толстые…

Я спросил, начиная догадываться:

– На факелы?.. Это средство от мужской силы?

– Не от, а для, – поправил он с возмущением, – кому-то может понадобиться от?.. Но вообще-то можно и на факелы, если совсем уж прижмет…

Я быстро повернулся к сэру Норберту.

– Организуйте. И снабдите. Это весьма!.. Видите, что значит народная инициатива лорд-канцлера и поддержка легитимной власти?.. Это несбыточная мечта любого тирана и угнетателя.

– Вот так пробираться, – уточнил Норберт, – по странным ходам, прячась от пауков? Это ваша мечта?

– Сэр Норберт, – сказал я с укором, – а разве это не идеальная жизнь для мужчины? Вот смотрите на герцога. Да не туда смотрите, теперь у нас сэр Альбрехт не сэр Альбрехт, а герцог Гуммельсберг! Вот он хоть и сворачивает всегда налево, но готов всю жизнь здесь пробираться на четвереньках… Ведь правда, ваша светлость?

Альбрехт проговорил с неохотой:

– Да, конечно, ваше величество… Всю жизнь мечтал вот так как бы вот. Там по болоту среди лягушек, уже весь в бородавках, здесь пауки размером с баранов, одними бородавками не отделаюсь… Разве не счастье?

– Вот видите, – сказал я Норберту наставительно, – настоящие мужчины правильно понимают истинное счастье, а не то, что считают счастьем простые и ни разу не грамотные… А теперь двигаемся-двигаемся, не спим! Сколько можно? Ну одну минуту, ну две, но три – это уже свинство!

Альбрехт напомнил:

– Да никто и не спит, ваше величество!

– Это иносказательно, – сказал я, – быстрее, орлы. Чувствую, сэр Волсингейн еще дерется. Боудеррия сумела вырастить героев.

Боудеррия ничего не ответила, только отпихнула и прошла вперед.

Впереди совершенно бесшумно левая и правая стена медленно сдвигаются, коридор, и без того узкий, становится совсем уж, все заговорили в беспокойстве.

– Можем проскочить, – сказал я, – все готовы?

Сэр Норберт проговорил угрюмо:

– Еле ноги волочу, но если надо, то хоть зайчиками…

– Мышками, – заверила Боудеррия.

Я вскинул руку.

– Тихо!.. Ждем.