– Почему же не выходят днем?
– Может быть, – сказал я, – не выносят солнечную радиацию? Это такое ритуальное, понимаешь?.. Религиозный запрет. Как, к примеру, запрет есть лягушек, но у вас на островах их едят, да еще и хвалят.
– У нас не едят лягушек, – возразила она. – А это ничего, что мы тут одни, а твои люди действуют отдельно?
– У них свои задачи, – отрезал я, – у меня своя.
Она сказала саркастически:
– Конечно же, себе выбрал самое сладкое?
– Разве я не король? – спросил я.
– Я пригожусь? – поинтересовалась она. – Как?
– Тут твои умения не помогут, – сказал я. – Даже мои, извини за нескромность, я ведь такой одаренный, такой одаренный, что просто уже и не лезет… Что-то иное бы…
– Магия?
Я покачал головой.
– К сожалению, у них защита от магии. Так считает Карл-Антон, хотя мне кажется, это не защита, а… нечувствительность.
– Это… как?
Я ответил нехотя:
– Есть люди с музыкальным слухом, а есть те, кому медведь на ухо наступил, а потом еще и по морде потоптался… Чувствительных музыка заставляет плакать или смеяться, а нечувствительные слышат только звон тетивы да хрюканье труб. Так и с магией. Ну тупые они, тупые!
Она посмотрела на меня несколько странно, но сдержалась, хотя вижу, хотела ядовито напомнить и о моей странной нечувствительности к магии.
– И в чем ваш план?
– Какой план? – переспросил я с тоской. – Как дурак, смотрю на них и не знаю, с какого конца! Сам еще могу напасть на одного… нет-нет, не со сверкающим мечом в руках и горящим доблестью взором на лице… я не настолько хорош, признаюсь без всякого стыда… но могу попробовать стрелами. Есть у меня еще молот…
– А твой конь унесет от неприятностей, – добавила она.
– Вот-вот, – согласился я. – Если, конечно, тоже не шарахнут чем-то дистанционным. Тогда и конь… что конь? Как и Бобик. Но в любом случае я один не смогу остановить все это!.. Их слишком много, а этот корабль, что больше городов Штайнфурта, Войсу и еще десятка таких же вместе взятых. Он может вместить даже не знаю сколько народу! И сколько со всех сторон выезжает каждую ночь ловчих отрядов!
Она сказала просто:
– Давайте проедем дальше.
– Зачем? – спросил я с подозрением.
– Посмотрим, – ответила она. – Я их еще не видела.
– Все, – сообщил я мрачно, – кто их видел, уже мертвы.
– А пленные?
– Твари как-то чувствуют их страх, – объяснил я. – И видят позы чемоданчика… ну, так называют позы подчинения.
Она поинтересовалась в недоумении:
– Это какие?
– Опущенные головы, – сказал я, – согнутые спины, боязливые взгляды… сама знаешь. А тех, кто вышел сражаться, тоже видят сразу по их фигурам, по лицам. А двигаются они очень быстро.
– Быстрее меня?
Я посмотрел с иронией.
– Ладно, тебе это нужно увидеть. Со стороны. А то все: брешешь, брешешь…
– Я так не говорила!
– Глаза говорили, – уличил я. – Я вас всех насквозь зрю недремлющим. Знаешь, сейчас беспокоит, что все еще выходят крохотными группами. Сегодня, как ты слышала, вышло полсотни…
– Ну-ну, – поторопила она.
– Значит, – сказал я, – наш мир для них просто ужасен. Чудовищен и вообще… неприемлем. Пока выпускают, как мне вот чудится и мерещится, самых… крепких, сильных, закаленных. Остальные готовятся, привыкают.
Она прошептала:
– Самый ужас наступит, когда выйдут все?
– Это и будет конец, – ответил я обреченно. – Потому пленный даже не знаю как! В смысле, нужен.
Она заметно оживилась.
– Понятно. У вас есть план?
Я покачал головой.
– План будет, когда допросим схваченного. А так пока нет… не весьма достаточно данных.
Глава 4
Подул легкий ночной ветерок, темные облачка сдвинулись, открывая новые звезды. Или это облака все еще на месте, застывшие до утра, а звездный купол медленно поворачивается, и звезды то скрываются за облаками, то выплывают наружу.
Я оглянулся, за деревьями мелькнул красный огонек, а когда я сдвинулся в сторону, открылся вид на далекие хижины, освещенные багровым огнем костров.
Лес достаточно густой и настолько плотный, что я вчера, поколебавшись, разрешил жечь костры, а у моего шатра поставить факел у входа, так что сейчас в довершение к освещению еще и плотные запахи жареного мяса плывут во все стороны.
Я потянул носом, Альбрехт взглянул на меня, оглянулся на лагерь. Лицо стало встревоженным.
– Ваше величество?
– Ничего не чуете? – спросил я. – Что с вами, граф?
Он ответил несколько замедленно:
– Н-нет… А что надо?
– Аромат, – пояснил я, – аромат такой, хоть топор вешай.
Он понял, кивнул, сказал успокаивающим голосом:
– От Маркуса до леса две мили, а тут еще столько пробираться! Любые запахи рассеются.
– Надеюсь, – ответил я. – Хотя кто знает. Даже я мог бы, наверное, учуять… Ладно, эти твари просто не захотят искать нас в лесу.
Кони резво взяли от опушки по ровному, глаза привыкли, думаю, уже у всех. Через полчаса поднялись на пологий холм, Боудеррия приложила ладонь козырьком ко лбу, словно это поможет всматриваться через ночную темень, слабо пронизанную светом звезд.
Отсюда с холма видна белеющая на темной земле дорога, в двух сотнях ярдов от нас, там отряд сэра Виртвуда, вместе с сэром Кенговейном занял позиции.