Ричард Длинные Руки – принц императорской мантии

Он повернул голову, произнес чем-то знакомым голосом:

— Слушаю твои грехи, сын мой.

— Обойдешься, отче, — ответил я. — Мир спасать надо, а не исповедоваться. Отец Дитрих хде?

Он вздохнул с укором, вытянул руку, указывая направление:

— В правом зале принимает молодых монахов.

Я с подозрением всмотрелся в острый подбородок, покрытый грубой черной щетиной.

— Что-то ты, отче… Азазель! Ну ты даешь! Ты что, вхож в церковь?

Он чуть приподнял капюшон, на меня остро взглянули хитрые веселые глаза.

— А почему нет?.. Я не враг. Хоть и не союзник.

— А почему тайком?

— А чтоб церковники не радовались, — сказал он, — заполучив такую раскаявшуюся жертву.

— А ты раскаялся?

— Нет, конечно, — ответил он с достоинством. — Только они не поймут. У них только две градации: раскаявшиеся и нераскаявшиеся. Как съездил?.. В смысле, побывал?

Я огляделся по сторонам.

— Потом. Сперва перетру с отцом Дитрихом, он составил мне протекцию в Риме. Ему и должен сообщить первым, так принято.

— Успеха, — сказал он и добавил в спину непонятное: — Святоша…

Великий Инквизитор словно почуял мое прибытие, а то и в самом деле почуял, чем выше ранг — тем выше возможности, вышел из комнатки с группой священников.

Я поспешил навстречу, поклонился и поцеловал руку.

— Отец Дитрих…

Он повернулся к священникам:

— Продолжайте до вечера, а потом я подскажу, в каком направлении двигаться дальше.

Они поклонились и торопливо отбыли, а он поднял взгляд на мое исполненное кротости лицо. Я смиренно потупился.

— Говори, сын мой, — сказал он в заметном нетерпении.

— Отец Дитрих, — сказал я торжественно, — я побывал в Ватикане и был принят самим его святейшеством папой!.. Душа моя восполнилась умилением и всяческим энтузиазмом, возвышенным и восторженным.

Он кивнул, строгий и сосредоточенный, но я видел, что мои слова польстили его самолюбию, оно в каждом из нас, только настоящие мужчины его не выказывают слишком явно.

— Что насчет помощи?

— Благодаря вашему письму, — сказал я, глядя ему в глаза, вдруг да сморгнет, — и великодушному заступничеству, папа личным декретом, даже буллой, хотя и устной, а также неофициальной, изволил разрешить мне самому выбрать по руке что-то из сокровищ Ватикана!..

— Прекрасно, — ответил он нетерпеливо, даже не поинтересовавшись, что взял, словно я щебечущая женщина, сообщающая восторженно, какие фрифлюлики купила на распродаже, — спеши, сын мой. Собаки воют уже и днем!.. Бедные животные чуют гибель всему живому и скорбят, что не могут защитить своих хозяев.

— Я сейчас же, — сказал я, — вы позволите… в храме?

Он поморщился:

— Если это очень важно.

— Надо утрясти кое-что с Мишей, — сказал я и, увидев недоумение в его глазах, уточнил: — С архангелом. Архистратигом как бы. Главой небесного легиона как бы.

Он вздохнул, посмотрел с укором:

— Да, сын мой. Для него это место будет наиболее…

— Ой, спасибо!

Он указал в сторону неприметной двери за аналоем, куда могут входить только священники:

— В виде исключения.

— Благодарю, отец Дитрих!

Комнатка чистая, сильно пахнет ладаном и восточными ароматами. Я прямо от двери вышел на середину, кровь стучит в висках, собрался с духом и сказал внятно:

— Михаил!.. Архистратиг Михаил!

Полная тишина, только на грани слышимости ударили в колокол.

— Михаил! — прокричал я громко. — Я, Ричард Длинные Руки, человек и хозяин мира, созданного Всевышним, повелеваю тебе явиться и встать передо мной немедленно!

Ничего не произошло, тогда я набрал в грудь воздуха и сказал страшным голосом:

— Михаил! Господь создал этот мир и вручил его мне, сделав своим наследником. Ты тогда поклонился мне, признавая мою власть над созданным миром и над ангелами в том числе… Если не явишься, то это мятеж! То, что я так сочту, тебя мало волнует, знаю, но Господь тоже так сочтет, как ты понимаешь тоже!

У противоположной стены засиял яркий свет, собрался в сверкающую плазменным огнем дугу, а из-под нее вышел, пригибаясь, огромный римский центурион, таким Михаил показался вначале, хотя, конечно, по рангу он трибун или даже легат в зависимости от того, какой период римской истории представляет.

На него почти больно смотреть, настолько весь блещет золотом, начиная от золотых волос и заканчивая золотом сандалий с тонкими ремешками, завязанными под коленями. Особенно блестит кираса с выдавленным сложным барельефом, полным символики, в которой не люблю разбираться, я же прост и понятен, того же хочу и от других. Блестят поножи и даже латная юбка, на которую стараюсь не смотреть слишком часто, хотя для меня юбка на самце всегда выглядит несколько смешно, хотя, с другой стороны, какой из Михаила самец?

У меня гора рухнула с плеч, но я с величайшим трудом не выказал облегчения, а заявил с надменностью:

— Что-то медленно шевелишься!.. Посланцы обязаны являться на зов мгновенно!

Он рассматривал меня с нескрываемым интересом и таким же презрением.

— Человек, — произнес он так, словно разговаривает с червяком, — я появился вовсе не потому, что повиновался твоему презренному зову! А чтобы посмотреть на презренное существо, осмелившееся… да-да, осмелившееся на такую презренную дерзость!..