Рифейские горы

В дверь кто-то постучал, предупредительно и одновременно торопливо.

— Я занят!

Но дверь уже открылась. При виде Альвиты Кэйдар вздохнул, нахмурился недовольно, не скрывая вопроса, легко читающегося на его лице: «Ну, что ещё там?..»

— Господин, она отказывается есть…

— Я же уже сказал: кормите силой! Даже разрешил связывать…

— Мы так и кормим. — Альвита поджала губы. Она уже сама порядком устала от частых визитов к господину Кэйдару, от его вечного раздражения и недовольства, устала от выходок строптивой наложницы. Но любое нововведение и тем более ужесточающее правило должны приниматься лишь с ведома хозяина и господина. — Её держут, её связывают, но после она сама вызывает у себя рвоту. Я же не могу держать её связанной постоянно. В её положении это вредно.

Кэйдар задумался. Уж если всегда сдержанная Альвита позволяет себе такой тон, то дело приняло серьёзный оборот.

— И что я должен сделать? — Кэйдар усмехнулся, потирая пальцы и разглядывая аккуратно подрезанные ногти.

— Я не знаю, господин. — Прямота Кэйдара озадачила Альвиту сильнее, чем встречный взгляд, брошенный исподлобья. — Может, хотя бы поговорить с ней, пообещать что-нибудь.

— Я уже однажды обещал ей свободу. Та сама видишь, какой ответ последовал.

— Но, господин! Я вообще в отчаянном положении. Я впервые столкнулась с таким непонятным упорством, с таким упрямством… Это нездоровое желание убить себя, прямо-таки маниакальное…

Кэйдар опустил голову, задумался, и тут спросил вдруг:

— Сколько ей ещё ходить?

— Она только на пятом месяце, если верить моим расчётам. Как раз половина срока.

— Ладно. — Кэйдар поднялся. — Пойдём.

Он остановился у порога, быстрым взглядом окинув комнату. Застал за завтраком.

Виэлийка сидела в глубоком кресле с высокой спинкой. Руки за запястья и до самых локтей обмотаны широкими полосами мягкой ткани и накрепко привязаны к подлокотникам. Запрокинутая голова, так, чтоб тяжело было держать челюсти плотно стиснутыми. Одна из служанок придерживала виэлийку ладонями за голову, не давая отворачиваться от каждой протягиваемой ложки с жидкой кашей.

Так он выглядит — завтрак насильно.

Кэйдар чуть глазами повёл — обе рабыни без единого звука моментально покинули комнату. Подошёл к креслу. Виэлийка сидела, низко опустив голову. Длинные волосы собраны в косу, но выбившиеся пряди отросшей ещё больше чёлки почти полностью скрывают лицо.

Кэйдар видел, как при его приближении ещё сильнее напряглись её руки в попытке освободиться. Побелевшие от напряжения пальцы стиснулись в кулаки.

— Ну, и как я должен всё это понимать? — первым спросил Кэйдар. Он стоял, скрестив на груди руки. Во всей позе — властность, сила, воля. Он не терпел неповиновения. Что для него какая-то виэлийская девчонка, будь она хоть трижды царского рода?

— А что? Вам что-то не нравится? — Ирида выпрямилась, глядя на него с яростной усмешкой, у самой на губах свежая кровь, видимо, получила от служанки.

Кэйдар не видел виэлийку с тех самых пор, как его известили о её беременности, был, правда, в курсе всех дел. Ему даже докладывали, что его любимица сильно подурнела, что суицидальные попытки не прошли даром, да и беременность развивается тяжело. Да, похудела, аж скулы обострились, и губы припухшие, искусанные и бледные. Но глаза всё те же: ярко-синие, огромные, насквозь прожигающие, и в них — нескрываемая, живо осязаемая ненависть.

Впервые Кэйдара кто-то так сильно ненавидел: до дрожи, до бешенства, когда один только вид вызывает легко читающееся желание — вцепиться в горло и грызть, грызть.

— Не нравится. Мне многое не нравится. — Кэйдар двумя пальцами поймал её за подбородок, ладонью другой руки стёр с губ кровь. Девчонка извернулась, чуть не схватила за пальцы зубами, прошипела всё с той же ненавистью:

— Не смейте… прикасаться…

Кэйдар успел отдёрнуть руку, замахнулся для ответной пощёчины, но ударить не решился почему-то.

Виэлийка своей яростью, своим безумным блеском в глазах напоминала дикую степную кошку, пойманную в капкан: рвётся из пут, задыхается, шипит и кусается, с ненавистью глядя на протянутую руку. Интересно укрощать такого зверя. И чувство опасности не покидало Кэйдара. А главное — удовлетворение при мысли о том, что сумел-таки овладеть ей и даже ждёшь от неё ребёнка.

— Ты ведь мне мстишь, мне лично, при чём тут тогда этот ребёнок? — Кэйдар схватил её за плечи, встряхнул, выкрикнул в лицо:- ОН — тут при чём?!

Виэлийка вспыхнула, по бледным щекам красные пятна пошли, смотрела, глаз не отводя, даже не моргая.

— Плохо, да? Плохо, после того, когда все вокруг каждому желанию потакают? — Она усмехнулась, чуть прищурив глаза, а усмешка злорадная, мстительная.

— Дрянь! — Кэйдар оттолкнул виэлийку, больно отшвырнул на спинку кресла, сам выпрямился, стоял, тяжело дыша, стиснув кулаки до боли в суставах, приказывал себе мысленно: «Спокойно! Спокойно! Держи себя в руках!»

— Он мой, я ведь так когда-то говорила. Мой, пока он во мне. Попробуйте — возьмите! Даром отдам! Но не вам, господин Кэйдар. — Ирида улыбалась, вызывающе вздёрнув подбородок.