— Всё! — отрезал старший.
Первая удача улыбнулась на верхней ступеньке лестницы второго этажа: синий треугольник вощёной ткани с лохматыми нитками по краю. Чья-то небрежность, несвоевременная забота об одежде стала зацепкой. Оттенок синего, ближе к фиолетовому, размер с ноготь большого пальца, особое плетение ткани, где на обратной стороне кудрявились узелки — уже этих деталей хватило на то, чтобы опознать в клочке фрагмент пришивного герба. Лишь оставалось загадкой, к какому именно гербу принадлежала эта деталь. У Триединства Энба три равных кусочка — синий, зелёный и жёлтый, — а у Ярмехеля из частей небесного цвета.
Вторая удача затаилась в горшке со скрюченной маленькой пихтой у хозяйской кровати, застеленной только с одной стороны. Нолан вспомнил, что именно на этом месте ощутил Нгуэна поисковой паутиной. Урмё вырвал лист из своей неизменной тетради, зачерпнул чуть светящейся бледно-жёлтым, будто ядовитым, земли у корней, крепко сложил, обвязал обрывком бечёвки и спрятал находку в сумку. Мастера улик и снадобий при управлении мигом узнают, чем же таким страшным убили несчастное дерево. И чем, возможно, поили Нгуэна, который ворчал на лекарства жены.
Две других спальни оказались пусты на подсказки. Одна принадлежала Филиппе, судя по брошенному тут же переднику да забытой на верхней полке шкафа шляпке. Другая — Чиёну. Нолан, сам того не желая, сравнивал её со спальней сына. Тут тоже было аскетично, очень мало одежды — на этом сходства заканчивались. В углу стояла всего одна пара обуви, да и та форменная, которую выдавали на учёбе. На подоконнике валялись несколько общеобразовательных книг, тетради с вырванными листами, на крошечном столе — разлитая и давно засохшая тушь, в ящике — пучок сломанных перьев. Под матрасом обнаружились два крошечных конверта. Урмё узнал на них почерк главного лекаря школы Теней, надписи сказали о содержимом: снотворное и успокоительное. Видимо, с мальчиком и в самом деле было всё не в порядке.
— Выясню, что тут на самом деле и почему такое прописали ребёнку, — хмуро сказал старший детектив, убирая конверты в сумку.
Нолан не расслышал этих слов, он стоял у окна в комнате Чиёна, касаясь рукой в перчатке стола под слоем пыли, и глядел на задний двор. Ощущение липких щупалец, готовых сжать сердце Феникса, крепло с каждой секундой, и от этого становилось худо. Но работа не могла больше ждать, и мужчины направились дальше осматривать дом. Но ничего внутри любопытного и полезного для дела больше не нашлось: гардеробная выпотрошена, сундуки в чулане под лестницей вскрыты, пыльны, кухня была до противного чистая, без признаков пищи, будто и вовсе ею не пользовались, дверь на задний двор подпёрта изнутри кочергой.
Нолан огляделся, поводя окутанной огнём рукой. Ощущение скверного на заднем дворе грызло изнутри, царапало, ныло противным голосом, желая показаться на глаза.
— Уходим? — покачивая фонарём, спросил Урмё.
— Нет. Ещё немного, — кивнув на дверь, проскрипел Нолан и стиснул куртку на груди. Он помнил это чувство… Оно всегда приходило там…
За скалами инициации в Красных горах был выступ над шумящим синим ельником. На этот выступ Фениксы уходили умирать. Выпуская последнюю силу, окутывались пламенем, обращались птицами и, широко раскинув крылья, устремлялись навстречу солнцу, приветствуя своего прародителя. Там, на этом выступе, длинном, как пиршественный стол, возникало то же самое чувство, как здесь, у двери на задний двор в доме Шау. Смерть. Не та возвышенная, которой Фениксы старались наделить последнее превращение, а тоскливая, одинокая, забирающая насовсем.
Урмё положил ладонь на плечо Нолана, с тревогой вгляделся в лицо друга, после долгого молчания умоляющим голосом произёс:
— Может, не стоит туда ходить? Тебе плохо. Я вижу. Не ври мне только, пожалуйста.
— Надо…
Заступ обнаружился за печкой под поленьями. Упрямый Урмё всучил напарнику фонарь и велел указать место. У стены под лестницей, где трава была зеленее и выше, клубились ощутимые Фениксу миазмы. Закрыв низ лица рукавом, очертив голубым искрящимся светлячковым светом чуть дрожащий овал, Нолан смиренно ждал, пока друг аккуратно раскапывал ужасное сокрытое. А вокруг беспечно стрекотали сверчки.
Много усилий и времени это не отняло. Земля, взбитая недавним ливнем, охотно поддавалась ржавому заступу. И вскоре мужчины достали из ямы средних размеров сундук. Нолан вспомнил, как одно время Фениксы усердно ковали металл и делали такие сундуки: лёгкие, тонкостенные, прочные. Покупали их в основном богачи, дабы уберечь вещи от непогоды в поездках. Но мода на такие вещицы очень быстро прошла. И сейчас предмет из тех времён, когда ещё не родился Рихард, сказал Нолану о том, что он на своём месте, что всё происходит как должно, каким бы страшным не выглядело происходящее.
Детективы внесли сундук в дом и открыли. Внутри лежали тканевые свёртки — округлые, продолговатые, длинные. Сверху — две тетради. Одна из них та, о которой говорила Брунгильда. Другая была почти чиста, лишь первые листы покрывала изящная вязь непонятных слов.