Рихард Феникс. Остров. Книга 2

Он посмотрел на свои руки, на разбитые костяшки. Задержал дыхание. Досчитал до десяти, выдохнул. Повторил. С великим трудом заставил себя остаться, а не убегать. Он чуял, что убегать привычней, но больше нельзя: либо он свихнётся окончательно, либо во всём разберётся и вспомнит. Вероятно, в прошлом будут подсказки, что с ним, с Чиёном, сейчас не так и почему. Он рывком скинул одежду и обувь, забился под тонкое одеяло, сжался в комок. Проваливаясь в сон, с рычаньем и стоном царапая рубец на плечах и груди, не осознавая, шептал: «Я схожу с ума. Спаси меня, Брунгильда!».

Он не слышал, как вернулись сначала Бэн, затем Мару, как щёлкнул замок в двери, не видел, как померкла свеча. Все трое провалились в тревожные сны, не зная, что готовит им новый день.

* * *

Тавир

— Подъём! — рявкнули над ухом, и Тавир едва не свалился с узкой лежанки.

В трюме было ещё темно, но сверху, через решётки люка на палубе, через щели в досках едва-едва проникал утренний свет. Человек, разбудивший Феникса, пнул в бок храпящего на полу мужика и, когда тот подскочил, указал на Тавира, что-то отрывисто сказал. Мужик перевернулся, встал на карачки, медленно, со стоном и хрустом поднялся. Юный работник терпеливо ждал.

Разбудивший носил алый плащ, будучи одним из двадцатки личной гвардии принца Радонаса, путешествующего на этом корабле. Был ещё капитан со своей преданной дюжиной. И были матросы: те, кто ютились в этом сухом трюме за хорошую работу, и те, кто спали на палубе — за плохую. Сколько — не ясно.

Мужик хмуро прошаркал к Тавиру, недовольно оглядел и поднялся по крутой лестнице. Феникс — следом. Радонасец остался будить остальных.

В верхнем трюме всегда под охраной находились кухня со столовой, склад с провиантом для капитанской и принцевой шаек, какие-то запертые комнаты и длинный узкий проход. Вот по нему мужик и повёл мальчика, оставаясь глухим к расспросам. Пряные ароматы готовки защекотали ноздри, предвкушение завтрака вызвало слюну. Кормили здесь редко, но обильно и очень вкусно, незнакомые приправы ложились приятно на язык. Благо, питьевой воды было в достатке, и Тавир уже научился жестами её просить.

Коридор кончился ещё одной лестницей, та поднималась в палубную надстройку. Выход наружу — дверь с круглым окошком, за которым так близко плескались лазурные воды. Но, нет, снова выше, по винтовой лестнице со ступенями в треть стопы шириной. А мужик, будто проснулся окончательно, ускорил ход. Он взбежал наверх, помогая себе руками, едва ли не на четвереньках, только мелькали стоптанные подмётки сапог да тощий зад в грязных штанах.

Сверху открылся люк, и солнечный луч нарезал пространство лестницы на светлые и тёмные ломти. Тавир зажмурился, вдохнул, надеясь ощутить запах моря, но закашлялся от едкой вони птиц. Раздались голоса, брань. На мальчика упала тень, но не того мужика, что привёл сюда, а от другого.

Тавир заспешил, запинаясь чужими ботинками, как мог быстро вскарабкался наверх и оказался в деревянной высокой будке размером шаг на два. Дверь из неё вела в огромную клетку с навесом с левой стороны. Под ним в гнёздах, свитых на полках, дремали серокрылые чайки. Несколько гнёзд были пусты. Справа от двери стоял сундук, над ним закреплён небольшой откинутый стол, на его углу висел потухший фонарь.

Ночной смотритель ругался на непонятном языке, потрясал мешком, в котором что-то хрустело, тыкал на бадью за сундуком, под крышкой её вяло трепыхалась мелкая рыбёшка. Рассерженный человек махал руками, что-то втолковывая мужику, затем плюнул на пол, и слюна затерялась в жёлтых ляпках помёта. Мужик пожал плечами, указал на чаек под самой крышей, те боязливо жались к стенке. Ночной смотритель бросил последнее слово, пнул сундук, схватился за ногу и, воя от боли, чуть ли не кубарем скатился по винтовой лестнице. Хлопнула нижняя дверь.

Мужик закрыл люк, пошарил меж досок, вытянул оттуда папиросу, выколупал гвоздь из стены, который слишком легко вышел, чиркнул им о фонарь и поджёг курево. Затем прихлопнул столик к стене, прижал его вертушкой и плюхнулся на сундук, вытянув ноги. От папиросы расходился дым, сладкий, будоражащий, терпкий. Чайки наверху, едва учуяв его, притихли, будто уснули. Тавир с удивлением наблюдал. Мужик взглянул на него и сказал:

— Ну что, паря, вот мы и застряли тут с тобой до утреца завтрева. Меня, бишь, Свёклой звать. А ты кем бушь?

— Тавир, — представился тот.

— Я те сейчас скажу, что делать, а ты слух, да на ус мотай. Ать, у тебя даже усей нет⁈ Эх, молодёжь пошла! Прям как бабы, ёрные шоблы!

Он крепко затянулся, выпустил кривые дымные колечки, и их тут же унёс ветер. Посмотрел на мальчика, прищурился, будто чего-то ждал.

— Гляжу, ты не шибко бухтеть мастак. Зыришь ток. Чот задумал, да?

— Простите, Свёкла. Я не проснулся ещё, — ответил Тавир.

Очень хотелось отвернуться от мужика и дыма папиросы, вытянуть прилипшие к спине волосы, скинуть куртку и безотрывно глядеть на море. Но Феникс чуял, что с этим человеком надо вести себя осторожно. Выслушать хотя бы для начала. Свёкла снова пустил колечки, потом газы и принялся объяснять.