Рихард Феникс. Остров. Книга 2

Небесный чертог полнился светом. Из тумана ли, дыма ли, облаков соткались три фигуры. Одна была бела, величава, четырёхрука, змееподобна — Ангуис. Второй, высокий и статный, мужественный и окутанный пламенем, хмурился, ни на кого не глядел — Феникс. Третий стонал и хохлился голубыми перьями, чешуйки на теле блистали всеми оттенками моря и неба — Боа-Пересмешник. Светлоокая, белоликая, возникла пред своими детьми Эньчцках и спросила, как им живётся среди людей.

— Моё племя растёт и ширится, — самодовольно отвечала Ангуис. — Нас все боятся, а мы заняли сушу на юге возле Великой реки. Нам там хорошо, мы никого к себе не пускаем. А всех неугодных скидываем в реку близ гор. Эти смешные люди называют ту реку Радон, что значит на их глупом наречии «кровавая, красная». Так пусть же боятся нас и дальше!

— Да, ты прекрасна, дочь моя! — похвалила Эньчцках и спросила: — А как вы, мои молчаливые сыновья?

Те переглянулись, решая, кто заговорит первым, и Феникс ответил:

— Я пока не создал своего племени, не народил потомков. Люди не подходят ко мне, ведь опасаются огненных крыльев…

— А ты делай, как я! — перебила Ангуис. — Выбери достойную себя особь и поведи от неё род. Будет сопротивляться, плакать, страдать — это не твои заботы! Люди слабые и нужны лишь для наших утех. Главное, чтобы тебе было хорошо!

— Я не могу так! — отрезал Феникс. — Я не собираюсь никого принуждать! Я не желаю опалять огнём этих несчастных людей!

— Везёт тебе, братец, — подал голос Боа-Пересмешник, — и тебе, сестрица, везёт. Меня самого и мой род никто не боится, никто не почитает, кроме торговцев, да и те всё больше используют.

— Это воздаяние тебе за жадность, — назидательно молвила Эньчцках. — За то, что при сотворении ты съел свою сестру Сойку-Пересмешницу. Отчего же ты, мой алчный сын, не попросишь помощи у сестёр и братьев, коль так туго приходится тебе, коль сам ты навлёк на свой род такое проклятье, не подумав, как будешь его нести?

— Это не моя забота, что братец слаб! — отмахнулась хвостом Ангуис. — Даже если ты, матушка, прикажешь, я не стану ему помогать!

— Да знаю я, потому и не прошу у тебя ни помощи, ни доброго слова, ни крова, ни даже глоточка воды, сестрица! — огорчился ещё больше Боа-Пересмешник и с надеждой посмотрел на Феникса.

Окружённый пламенем бог угрюмо ответил на взгляд:

— Я не могу предложить тебе свою защиту, самому бы справиться со своим одиноким бытиём. Но если мне удастся пересилить себя и создать племя, то оно поможет твоему. Так и знай!

— Да как бы то не было поздно, — вздохнул Боа-Пересмешник.

Ангуис издевательски расхохоталась, с клыков начал капать яд, прожигая белый чертог богини Эньчцках. Та подала любимой дочери хрустальный флакон и с любопытством обратилась к несчастному сыну:

— Ну же поведай о печалях своего рода, Боа-Пересмешник. Чем ты не угодил людям?

— О, матушка! Напротив — угодил. Люди ленивы, не всем им достаёт терпения найти в земле драгоценные камни, потому с детей моих они срывают перья и чешую, что ценятся очень высоко. А мы, моё племя, порой погибаем от этого.

— Ты сам виноват в том, братец! — заявила Ангуис. — Ты забрал себе способности сестрицы Сойки, а мы даже не знаем какие они были, заметь! И теперь ещё возмущаешься⁈ Постыдился бы! Или ты ещё не научился этому чувству от людей?

Боа-Пересмешник понуро молчал. Феникс, чей огонь на миг из оранжевого стал чёрно-красным, то желал что-то сказать, то мотал головой — нет, ничего, пустое. Ангуис томно вздыхала, сцеживая в хрустальный флакон яд. Эньчцках обвела детей взглядом, заметила:

— А между тем Чародей не явился, хотя и был приглашён.

— Я уверена, что ему здесь нечего делать! Он ведь только наполовину создан тобою, матушка. Но если твой супруг Кэньчцкху соберёт своих детей, то и там Чародею места не найдётся! Вроде, от всех получил, а ни к кому по итогу непричастен!

— Да, дочь моя, ты права. Что ж, тогда, пожалуй, я вам помогу. Чего ты хочешь, Ангуис?

— Я не знаю, что будет дальше, но хочу, чтобы дети моих детей помнили своё прошлое. Пусть знают, как начался род, какими мы были. Если они станут слабыми, пусть гордятся достижениями предков. Если станут величественными, пусть помнят о нашей сегодняшней малости.

— Да будет так! — сказала Эньчцках и коснулась губами лба любимой дочери. — Но за долгую память ваши змеиные тела и лица сохранятся лишь у мужчин, а у женщин станут людскими. Тем вы сможете привлекать больше союзников, и не кровью, а миром решать все вопросы.

— Мне это не по душе, матушка! Я желаю, чтобы нас все боялись!

— У страха бывает самое невинное лицо, — тонко улыбнулась Эньчцках, скрыв чёрными ресницами светлые глаза, и кивнула другому дитя. — Что хочешь ты, мой исстрадавшийся сын Боа-Пересмешник?

— Я не хочу, чтобы дети мои умирали от истязания людскими руками! Вот что я хочу!

— Ты не просишь силы — ты в праве. Тогда твоему роду я дам дважды шанс на перерождение, чтобы слабый смог стать сильным, чтобы трус обрёл в себе смелость, чтобы обиженный и оскорблённый смог договориться с неприятелем или его уничтожить.

— Насилие — плохо, матушка…