Рикошет

— Что тут непонятного? На момент осмотра места происшествия, который производился в вашем присутствии, сберкнижка была под фотографическим портретом Стуковой, а восьмого числа ее не стало. Девятого вы получили по ней вклад. Значит, если верить, что книжку вам подарила тетя, получается забавная вещь — она сделала это, явившись из загробного мира… Я бы могла поверить в появление тени Анны Иосифовны, но показания вашего «мужа»…

— Показания мужа?..

Понимаю, что в этом преступном тандеме за рулем сидит невзрачная дюймовочка, а Трушников, уткнувшись лицом в ее спину, усердно крутит педали. Под взглядом Риммы он ежится и отворачивается к окну. Римма едва слышно шипит:

— Предатель, доносчик!

Не надо бы ей так. Трушников подскакивает, словно внезапно почувствовал под собой горящую сигарету.

— Сама ты . . .! — выкрикивает он, непечатным словом характеризуя свою подругу, как женщину легкого поведения.

Слежу за развитием событий.

— Я . . .? — эхом вторит Римма и задыхается: — Ты… Ты…

— Не я, а ты! Ты меня втянула в это дело! «Это несправедливо, что все Людке, — явно передразнивая Римму, ядовито скалит зубы Трушников. — Мы тоже люди! Тетя говорила, не обидит после смерти!» Тебе-то много не дадут, а мне по второй ходке на полную катушку влепят! Будем переписываться… Ты мне с общего режима: «Милый Витя, сижу хорошо, шью рукавички». А я тебе со строгого: «Дорогая Римма, у нас тоже все хо-кей. Рукавички твои пригодились, в сорокаградусный мороз в них очень удобно валить лес». Сейчас приедет воронок, и вместе покатим в СИЗО!

Римма закрывает лицо ладонями, жалобно всхлипывает.

Вообще-то Трушников прав. При таких обстоятельствах совершения преступления нужно избирать меру пресечения в виде содержания под стражей, но мне этого делать не хочется. Решаю посоветоваться с шефом. Поднимаю трубку и звоню Селиванову. После долгих уговоров он соглашается оторваться от обвинительного заключения по «Огнеупору» и пять минут посидеть в моем кабинете, присматривая за «супругами».

Павел Петрович, выслушав меня, сердито бросает:

— Бери их под стражу.

Поправляю челку и виновато смотрю на него. Чувствуя что-то неладное, он уже мягче спрашивает:

— Ну что еще у тебя?

Вздыхаю. Потом рассказываю о субботнем происшествии в квартире Путятовой.

— М-да, — осуждающе тянет шеф. — Все у тебя не слава богу.

— Откуда я знала, что так выйдет?

— Должна была почувствовать, — отвечает Павел Петрович, надолго задумывается, сурово произносит: — Арестовывай их.

Его неуступчивость распаляет меня:

— Трушников так и скажет всем, что следователь Привалова взяла его под стражу только за то, что он хотел смазать ей по физиономии.

— Меня твои эмоции не интересуют. Бери под стражу.

Понимая, что напором тут не возьмешь, просяще говорю:

— Ну, Павел Петрович, как я буду выглядеть?

— А я как, если придется твоего Трушникова объявлять в розыск? — сердится шеф, но по голосу чувствуется, он скоро сдастся.

Продолжаю атаку и минут через пять добиваюсь своего. Шеф сухо произносит:

— Ладно, избирай подписку о невыезде.

Пока беседовала с прокурором, Селиванов потрудился вовсю — в кабинете висят плотные слои дыма. Увидев меня, он откладывает газету:

— Хотел узнать, что творится в стране и за рубежом.

Оставшись наедине с «супругами», открываю форточку и заполняю два небольших бланка, на которых красноречиво написано: «Подписка о невыезде».

Трушников, взяв ручку, удивленно таращится. Поясняю:

— С арестом повременим. Лучше скажите, что вам понадобилось в киоске «Союзпечати»?

— Хотел с Архипова долг получить.

— Значит, и расписка у вас, — резюмирую я. — Ну и как, отдал?

— Нет, — насупившись, роняет Трушников.

— Да, неласково Архипов с вами обошелся, — сочувствую я и поворачиваюсь к Римме: — Почему вы решили, что Архипов должен вернуть деньги вам? Наследница-то Людмила.

Невзрачная Дюймовочка обиженно кривится:

— Опять все этой корове…

Уже в дверях Трушников оборачивается:

— Хотел спросить… Как вы на меня вышли?

— Преступник обязательно оставляет следы. Кто отпечатки пальцев, кто билет на электропоезд… Да и перемудрили вы со звонком в ЖЭУ, представившись заместителем прокурора.

Лицо Трушникова вытягивается, но тут же расплывается в догадливой улыбке:

— Понятно…

— А мне не понятно, куда вы заторопились?! — довольно резко останавливаю его и поднимающуюся со стула Римму. — Деньги возвращать думаете?

Трушников оторопело смотрит на меня, затем на Путятову. Та скучнеет:

— Деньги?..

— Двенадцать тысяч рублей сорок две копейки.

— Двенадцать тысяч рублей сорок две копейки? — как сомнамбула повторяет Римма и медленно лезет в сумочку. — Думаем.

Трушников удивлен еще больше моего. Римма тихонько подходит к столу и выкладывает три пачки купюр в банковской упаковке: одну — со сторублевыми, две других — с десятками. Внимательно гляжу на нее. Она трясущимися пальцами добавляет сорок две копейки. Пришедший в себя Трушников хмыкает:

— Ну, Римка! На смягчающие бьешь?!

Упаковка очень хорошая, но я вынуждена разорвать аккуратные бумажные полоски. Пересчитываю деньги. Путятова тупо следит за моими руками.

— Тютелька в тютельку, — констатирую я.