Теперь уже он имел свой домик, уютно обставленный, и рабов, которые ему служили, но втайне он лелеял надежду получить наследство от Фортуната и стать богатым. Однако хотя старик и явно благоволил к нему, но с завещанием медлил.
– Конечно, дорогой мой, по духу и по складу мысли ты мне ближе всех! – сказал ему однажды Фортунат. – И я озабочен твоим благополучием… Верь мне и будь спокоен!..
Эти ласковые слова, несмотря на заманчивое обещание, звучавшее в них, тем не менее уязвили Туллия. Он считал себя много выше Фортуната, доносчика и бесчестного человека, составившего себе несметное состояние самим темным путем.
Нерон объявил, что на днях покидает Рим, чтоб посетить страну искусства – Грецию, там он собирался выступить публично как актер и певец. Туллий, конечно, намеревался последовать за двором и свитой, оживленно хлопотал, собираясь в дорогу и отдавая распоряжения своим рабам. Он чувствовал себя вполне удовлетворенным и был рад, что тревожные дни миновали. Впрочем, он не очень-то близко принял к сердцу то, что свершилось с Римом. Рим постигло большое несчастие – пожар; большая часть города погибла в пламени. Народ, лишенный крова, в этом несчастии стал винить Нерона, на которого пало подозрение, что Рим был подожжен по его приказу; Нерон хотел построить новый город, который соответствовал бы более его вкусам, и кроме того само зрелище пожара должно было быть темой для поэтического сочинения. Испуганный волнением народа, Нерон объявил виновниками пожара христиан, и на них было воздвигнуто ужасное гонение: их терзали, бросая в цирках на растерзание диким зверям, сжигали живыми, подвергали самым мучительным пыткам.
А Нерон сумасбродствовал с каждым днем все больше и больше: глумился над уважаемыми гражданами, без вины казнил. Наконец, многим это правление показалось невыносимым: Нерона решено было свергнуть… Но заговор был открыт, и заговорщики погибли. Ненависть к Нерону объединила, как оказалось, многих. В числе заговорщиков были истинные друзья республики, ненавидевшие Нерона как тирана, и люди, оскорбленные им, обездоленные его сумасбродством, – в заговоре участвовал и знатный и уважаемый человек Пизон, мечтавший об императорской власти, и Фений Руф, префект преторианцев, и писатель Лукан. Все они погибли – погиб и Сенека за то, что был дядей Лукана и на него пало подозрение в том, что он был осведомлен о заговоре. И Туллий еще раз убедился в бессилии дряхлеющего Рима; так позорно и малодушно торопились заговорщики умереть, оставляя льстивые письма Нерону, завещая ему часть своего имущества, затем только, чтобы он оставил кое-какие крохи их семьям.
Туллий тем временем был озабочен устройством своего будущего: то, что дряхлый Фортунат все еще медлил с завещанием в пользу Туллия, заставило его прибегнуть к энергичным мерам.
Туллий раздобыл себе перстень, точь-в-точь такой, как тот, которым Роман накладывал печати на важные деловые документы, и долго упражнялся, копируя его почерк. Потом он занялся подделкой завещания. В разгаре этой работы ему было доложено о приходе одного знакомого ему центуриона. Тот по дороге зашел ему сообщить последнюю городскую новость: Тразея Пет получил от императора приказ умереть. Выслушав этот приказ совершенно спокойно, он нежно простился со своей плачущей семьей и вскрыл себе на руках жилы; кровь брызнула на землю, и, словно своей кровью сотворив возлияние богам, Тразея воскликнул: «Тебе, Юпитер-Освободитель!»
– Этот человек был совершенно невыносим, – сказал центурион про Тразею. – Хотя он и не дерзал словами осуждать Нерона, но, когда он не сочувствовал, он молчал, и этим волновал провинции, которые чутко прислушивались к его молчанию…
Туллий сочувственно кивнул головой центуриону; обеспечив себя завещанием, Туллий теперь торопился написать донос на Фортуната, обвиняя его в сочувствии Пизону, но не успел он окончить своего послания, как к нему внезапно явился раб Фортуната, потрясенный и расстроенный.
Фортунат только что получил от Нерона приказ умереть – Фортунат, никому не стоявший поперек дороги, глубокий старик, не вмешивавшийся ни во что.
Но раб пояснил, что императору, по его словам, надоело ждать смерти Фортуната, – казна государственная пуста, а поездка в Грецию потребует очень больших расходов. Император назначает себя наследником всех богатств Фортуната.
Туллий молчал, оглушенный этим ударом и растерянный: он чувствовал бессильную ярость и отчаяние. А между тем и его судьба уже была решена: Нерону стало известно, что Туллий надеялся на наследство Фортуната; это его рассердило, и небрежным движением руки он распорядился убрать этого человека со своей дороги.
Новые божества (I в. по P.X.)