Римская империя. Рассказы о повседневной жизни

Голос проповедника дрожит от волнения, и он восклицает пророческим тоном: «И все это подает нам она, родительница всех вещей в природе, владычица всех стихий, изначальное порождение веков, величайшая из божеств, царица подземных теней, первая из небожителей, лик единый богов и богинь, которая своим мановением правит светлыми вершинами неба, целебными дыханиями моря и горестным молчанием преисподней. Ее единое божество весь мир чтит под многообразным видом, с различными обрядами, под разными именами. Так первородные фригийцы именуют ее Пессинунтской Матерью богов, жители Аттики – Кекропийской Афиной, кипрские мореплаватели – Пафийской Афродитой, критские стрелки – Диктинной-Артемидой, элевсинцы – Деметрой, но только египтяне, чтя ее особенными обрядами, зовут ее истинным именем – Исидой. Итак, оставь страх и чти великую богиню Исиду».

Проповедник кончил, и все молчали, как очарованные.

II

На улице слышатся странные, беспорядочные крики, смешанные со звуками флейты. Со всех сторон высыпает народ, чтобы взглянуть на необыкновенное зрелище.

Это группа сирийцев в пестрых рубашках и женских повязках на головах, с ужасными лицами, безобразно намазанными какой-то грязной краской, с подведенными глазами. Посреди них шествует ленивой поступью осел, на спине которого виднеется идол богини, обвитый множеством шелковых тканей. Это богиня Атаргатис, известная в Риме больше под названием просто Сирийской богини[34].

Служители богини, потрясая в обнаженных до плеч руках мечами и секирами, завывают диким голосом; некоторые пляшут безумный танец. Страстно и оглушительно гудит флейта. Толпа любопытных становится все больше; одни из них презрительно посмеиваются, другие, видимо, относятся с глубоким сочувствием.

Но вот музыка становится все безумнее, танец доходит до головокружительной быстроты. Восторженность жрецов уже не знает границ; они носятся, кусая самих себя, рассекают себе руки оружием, так что кровь обливает их потоками. И вот один из них, часто дыша всей грудью, словно впивая в себя дыхание божества, в изнеможении начинает выкликать пророческим голосом, обвиняя себя во всевозможных преступлениях и требуя себе возмездия за грехи. Он хватает бич и хлещет им себя самым немилосердным образом…

Кибела

Долго еще длится это самоистязание. Наконец наступает остановка от утомления. Сострадательные души наперерыв несут этим подвижникам кто мелкие деньги, кто – сосуд с вином, кто – молока, сыру или хлеба, так что на спине осла рядом с идолом богини появляется целая гора разных припасов.

– Какая мерзость! – воскликнул тут один пожилой римлянин. – Старая вера наша угасает и обычаи предков, на которых держалась сила и слава старого Рима. Разве подобает нам, римлянам, это варварское умоисступление? И где наша древняя простота и суровая серьезность?

Впрочем, народ стал отступать от своих древних святынь ради новых, пришлых богов не в последнее только время. Первой прибыла в Рим еще в 204 г. до P.X. Великая Мать богов, фригийская Кибела. Миф о ней слился с мифом о критской Рее, супруге Кроноса, который пожирал своих детей, так как ему было предсказано, что от одного из них он должен погибнуть; но, когда родился Зевс, мать поднесла отцу вместо сына спеленутый камень; так спасся Зевс и низверг отца. Рея-Кибела стала олицетворением матери – покровительницы всех живых существ. Чудом сопровождалось ее прибытие в Рим. Весь народ, рассказывает предание, вышел навстречу кораблю, на котором ехал священный камень, идол богини; его тянули на бечеве вверх по Тибру, но вследствие мелководья он сел на мель. Пораженные чудесным знамением, остановились все в трепете. Но вот приближается дева-весталка Квинта Клавдия, красавица из знаменитого рода, пользовавшаяся худой славой из-за того, что любила наряды и смело держалась в разговоре. Подойдя к реке, она трижды омывает голову водой, трижды воздевает руки к небесам и, преклонив колена, молится богине: «Ты, о богиня, мать-кормилица богов, внемли моим мольбам. Меня обвиняют в нечестии. Если ты осудишь, я признаю себя виновной и смертью искуплю свою вину. Но если нет моей вины, ты на деле дашь мне свидетельство моей чистоты и последуешь, куда поведут тебя мои руки». С такими словами она своей слабой рукой потянула бечеву, и вдруг – о чудо! – корабль сдвинулся с места. И народ с восторгом приветствовал ту, которую прежде порицали. Так приехала тогда Великая Мать богов и ее безумная свита – корибанты и куреты, с их дикими криками и звуками бубнов, флейт и кимвалов, которыми некогда они, как рассказывает миф, заглушали плач младенца Зевса, когда надо было скрыть его в пещере от Кроноса. Дикое неистовство появилось тогда впервые в богослужении в Риме.

III