XXIV. Остававшиеся в Риме, узнав о гибели своих и о захвате лагеря (ведь первые беглецы пришли еще глубокой ночью), вполне естественно пришли в страшное смятение. Боясь, что враги сразу же двинутся на них, они схватились за оружие, и одни стали на стенах, другие выстроились перед воротами, третьи же начали занимать высоты города. 2. И по всему городу поднялась беспорядочная беготня и всеобщий гам, и многие из домочадцев разместились на крышах домов, готовые к обороне и сопротивлению. Беспрерывной чередой вспыхивали в большом количестве с крыш факелы сигнальных огней, а так как все происходило ночью, да еще весьма темной, то смотревшим издали казалось, что там бушует огонь и весь город объят пожаром. 3. И если бы тогда тиррены, пренебрегши добычей из лагеря, сразу стали преследовать спасавшихся бегством римлян, то все войско, что вышло сражаться с ними, полностью погибло бы; но теперь, предавшись разграблению оставленного в лагере и физическому отдыху, они сами себя лишили того, чем могли бы весьма гордиться в будущем. Приведя войско к Риму только на следующей день и находясь примерно в шестнадцати стадиях от него, тиррены захватывают холм, откуда весь Рим был виден, как на ладони, — а назывался этот холм Яникулом. Отсюда они, делая набеги на римскую округу, беспрепятственно разоряли ее, до тех пор совершенно пренебрегая находившимися за стенами города жителями, пока не появился второй консул, Гораций, ведший с собой войско, бывшее среди вольсков. 4. Вот тогда, наконец, римляне, посчитав, что находятся в безопасности, и вооружив находившуюся в городе молодежь, вышли в открытое поле. В первой же битве у святилища Надежды в восьми стадиях от города они одержали победу, а затем блистательно сражались в другой битве, происходившей близ ворот, называвшихся Коллинскими, завязав ее, несмотря на то что к тирренам подошло большое подкрепление. Только тогда римляне перевели дух и перестали бояться. И на этом год завершился.
XXV. На следующий год, почти в самый летний солнцеворот месяца секстилия[1004]
консульскую власть принимают на себя Сервий Сервилий и Авл Вергиний[1005], мужи опытные в военном деле. Их война с тирренами, хотя и была долгой и тяжелой, однако казалась просто сладостной по сравнению с мятежом внутри городских стен. Ведь из-за того, что земля прошлой зимой осталась незасеянной, ибо враги укрепили близлежащий холм и совершали оттуда бесконечные набеги, и поскольку торговцы не привозили товаров извне, то в Риме стал ощущаться сильнейший недостаток продовольствия, тем более что Рим был полон простонародья, как горожан, так и сбежавшихся с полей сельчан. 2. Ибо граждан, находившихся в зрелом возрасте, как это выяснилось из последнего ценза, было более ста одиннадцати тысяч, а женщин, детей, домашних слуг, торговцев и переселенцев, занимавшихся ремесленными работами (ведь ни одному из римлян не было позволено заниматься мелкой торговлей или ремеслом), было не менее чем в три раза больше, нежели граждан. Нелегко было всех их успокоить, так как, оказавшись в столь большой беде, они негодовали и, обвиняя во всем власть имущих, стали собираться на Форуме и толпой тесниться у домов богачей, пытаясь без всякой платы расхищать хранившиеся у них съестные припасы. 3. А плебейские трибуны, созвав их на собрание и обвинив патрициев в том, что они-де постоянно замышляют что-то против бедняков, а также назвав их зачинщиками всего того зла, что происходит вследствие неопределенности и необеспеченности человеческой судьбы, тем самым создали о них представление, как о ненавистных обидчиках. 4. Приведенные такими вот бедствиями в стесненные обстоятельства, консулы отправляют людей с большими деньгами, чтобы они скупили у соседей хлеб, а также приказали, чтобы те, кто приберегает хлеб у себя дома в большем количестве, нежели это им потребно, несли его в государственную казну, определив за него достаточно хорошую цену. Этими и многими другими подобного рода мерами они сдержали бесчинства, творимые бедняками, и добились поворота к подготовке войны.