Римские провинции от Цезаря до Диоклетиана

Но если в Антиохии дело обычно ограничивалось насмешливыми речами, то александрийская чернь при малейшем поводе хваталась за камки и дубинки. Что касается уличных беспорядков, говорит один авторитетный писатель, сам александриец, то в этом отношении египтяне опередили все другие народы; малейшей искры здесь достаточно, чтобы зажечь пламя мятежа. Из-за пропущенных визитов, из-за конфискации испорченных продуктов, из-за недопущения в баню, из-за спора между рабом одного знатного александрийца и одним римским пехотинцем насчет годности или негодности обуви того и другого легионерам приходилось обнажать меч против граждан Александрии. При этом обнаружилось, что большую часть низшего слоя населения Александрии составляли туземцы; правда, в волнениях такого рода греки играли роль зачинщиков, и как раз при подобных происшествиях определенно упоминаются риторы, т. е. в данном случае подстрекатели⁴³⁷, но в дальнейшем ходе событий в борьбе проявляются уже коварство и дикие нравы настоящих египтян. Сирийцы трусливы, египтяне как солдаты тоже трусливы, но в уличных мятежах они способны проявлять мужество, достойное лучшего применения⁴³⁸. Скаковыми лошадьми увлекаются и антиохийцы и александрийцы, но у последних ни одно состязание на колесницах не обходится без камней и поножовщины. Иудейские погромы происходили при императоре Гае в обоих городах; но в Антиохии достаточно было строгого слова со стороны властей, чтобы положить им конец, между тем как в Александрии жертвами этого погрома, затеянного несколькими озорниками по случаю какого-то кукольного парада, оказались тысячи людей. Считалось, что александрийцы, раз уже начался мятеж, не успокоятся, пока не увидят кровь. Римским чиновникам и офицерам приходилось там трудно. «В Александрию, — говорит один автор IV в., — наместники въезжают с робостью, они боятся народной расправы; как только наместник совершит какую-либо несправедливость, сейчас же пускаются в ход камни,, и жители поджигают дворец». Наивная вера в справедливость такого рода расправы характеризует точку зрения писца, который сам принадлежал к этому «народу».

Продолжение этих расправ, одинаково позоривших правительство и нацию, представляет так называемая церковная история — убийство при Юлиане одинаково ненавистного язычникам ж православным епископа Георгия и его приверженцев, а при Феодосии II — убийство прекрасной свободомыслящей Ипатии благочестивой общиной епископа Кирилла. Эти александрийские мятежи по сравнению с антиохийскими были более коварными, неожиданными и жестокими, но столь же неопасными для существования империи или хотя бы только для отдельного правительства. Легкомысленные и зловредные элементы, правда, весьма неудобны и в домашнем быту, и в общественной жизни, но какой-либо серьезной опасности они не представляют.

В религиозной сфере оба города также имеют много общего. Подобно антиохийцам, александрийцы отвергли местный культ в том первоначальном виде, в каком он сохранился среди местного населения Сирии и Египта. Однако Лагиды, как и Селевкиды, остерегались затрагивать основы старой туземной религии; они лишь осуществляли слияние старинных национальных воззрений и святилищ с гибкими образами греческого Олимпа и до некоторой степени эллинизировали их; так, например, они ввели культ греческого бога подземного мира Плутона, дав ему имя египетского божества Сараписа, прежде редко упоминавшегося, и затем постепенно перенесли на него древний культ Озириса⁴³⁹.