Винни, а вот и ты! Вот видишь, аморе, я все делаю, как ты говоришь. Я тебя слушаюсь во всем. Поцелуй меня! Он придет к нам в десять вечера. Какая прелестная у нас вилла! Ti amo, hi la lingua calda! Sfondatemi! Дай мне поцеловать, я его так люблю! Mi fai impazzire! Mi hai empito! Еще, еще!.. Рer favore, аncora!.. Ancora! Piu profondo!.. Il tuo e il piu grande che ho mai visto! Я тебя укусила? Неужели? Знаешь, а мне нравится вкус твоей крови. Ti vorrei mangiare per colazione! Я б тебя просто съела на завтрак… Sprodami! Muoio! M’amazzi! Sfondatemi! E tanto buono! Ancora! Ancora! Vengo! Vengo! Sono uno fontana![60]
Ты тоже? Уже?.. Хорошо, аморе, отдыхай… Спи… Зачем я тебя привязываю? Просто так, милый, я видела такое в кино… Fa non male, не беспокойся, это не больно… Я тебя укусила? Ничего, аморе, потерпи, твоя кровь как вино…Что-то не нравилось Яше Пильщику в этом спектакле. Что-то задевало его, коробило,
И эта гнетущая музыка, реверберирующая при каждом слове «кровь»…
–
И эти звуки – какой-то металлический лязг, как у тюремных засовов, и какие-то крики, как при убийстве, погроме…
И это эхо, которое просто бьет в уши:
–
Свет! Почему погас свет? Почему так темно?
И что это за звуки в темноте?
Словно каменный пол гулко отдает приближающиеся шаги…
Все ближе и ближе…
Сколько же их?
Два или три?
Ведь по ударам кованых ботинок по полу можно безошибочно угадать – два охранника или три?
Нервы натягиваются до звона, зубы сжимаются до хруста…
Три!
Три?! Но ведь если три, то это расстрел, ВМС, конец! Вся тюрьма это знает…
Лязг! Так лязгал, открываясь, «намордник» в стальной двери…
Пильщик рванулся к выходу, слепо толкнув стоявших у двери, и вырвался, выскочил из зала.
Он не слышал или уже не обратил внимания на то, что в зале зажегся свет и тюремщик – настоящий тюремный охранник, из бывших – сказал на сцене:
– Бейлис! На выход!..
И актеры продолжили: