Римское дело комиссара Сартори

На другом конце стола сидел монсеньор Соларис, по случаю надевший черную рясу. Справа от него находился Сартори и далее — бригадир Коро­на; напротив них расположился командор Соларис, изо всех сил старав­шийся оживить вялый разговор.

Если бы комиссару не сказали, что старый судья полуглухой и почти слепой, он бы никогда не подумал об этом; старик, как любопытный пету­шок, прислушивался к тому, что говорилось вокруг.

— Кто эти синьоры? — спросил вдруг старый Соларис, перебивая сына Томмазо, который говорил о сложностях работы предприятия.

— Это мои друзья из Рима, папа, — поспешил ответить командор, опережая ответ управляющего. — Доктор Сартори и его сотрудник.

Голос Томмазо Солариса, который он повысил, чтобы услышал судья, прогремел в стенах столовой и заставил вздрогнуть служанку, вошедшую с огромной тарелкой баранины под соусом.

— Сартори? — переспросил судья.

— Да, папа.

— Это врач? Почему он пришел в наш дом? Кто болен? — настаивал встревоженный судья.

— Нет, папа, он не врач, и никто не болеет, — успокоил его Сола­рис. — Думай только о еде.

— Где Марина? Может, она больна? Почему мне не показывают Мари­ну? Что вы с ней сделали? Уже два дня я ее не вижу. Если вы не приведе­те мне Марину, видит бог, я лишу вас наследства!

— Марина в Риме у Пирошки, — сказал командор Соларис, — и с ней все в порядке.

— Вы думаете, я впал в детство. Увидите, каким большим будет ваше удивление, когда я уйду из этого грязного мира.

Наклонившись к комиссару, священник сказал вполголоса:

— Марина — его навязчивая идея. Он обожает внучку, которая напо­минает ему жену, то есть, нашу мать. Ее тоже звали Марина.

Управляющий положил руку на плечо судьи, тот вдруг затих и с трудом принялся за еду. Служанка обошла всех с принесенным блюдом, раздала нарезанный хлеб и большие бокалы вина, затем вышла, волоча ноги.

Дождь усилился, и теперь в нем чудился шум моря. Где-то в доме хло­пали ставни. Слышались шаги и голоса женщин, потом хохот, гаснущий за длинной чередой открываемых и закрываемых дверей.

— Пирошка, — снова принялся ворчать судья, будто разговаривая с самим собой. — Что за имя? Мне по сердцу Марина. Марина читает мне письма и книги, которые я люблю.

— Ему нравится слушать голос моей дочери, — пояснил Томмазо Соларис, обращаясь к комиссару, — даже если не понимает, что она ему читает.

— Я понимаю, я понимаю! — сурово прервал его судья. — Это ты никогда ничего не понимаешь. Ты родился кретином и останешься крети­ном! И теперь тебе здорово пощипали перышки с твоим предприятием. Кто вбил тебе в голову стать промышленником? Ты хорош только когда живешь от ренты и когда тебя водят в постель проститутки.

— Папа, у нас гости! — сухо предупредил его прелат.

— А ты молчи, фальшивый иезуит! Все вы только думаете, как бы при­своить мои денежки. Ну ничего, завещание поставит вас на место!..

— Довольно, папа! — взорвался Томмазо.

— Да, довольно, довольно. Так будет лучше. Марко, отвези меня в мою комнату.

— Синьор судья, вы окончили? — спросил управляющий.

— Кончил, кончил!.. Синьоры, мое почтение и мои извинения.

Марко Радико поднял хозяина на руки, опустил на сидение коляски и

выкатил коляску из комнаты. Комиссар проводил фигуру старого Солариса взглядом, полным симпатии.

— Наверное, он был очень строгий в свое время, — заметил Сартори, принимаясь за еду.

— Строгий? Скажите лучше ужасный, — возразил командор. — Когда он своим голосищем подзывал к себе сыновей и племянников, мы момен­тально превращались в ребятишек. Сейчас он уже тронулся умом. В его годы это понятно.

Ужин подходил к концу.

— Пройдемте в гостиную, — предложил Томмазо Соларис.

Марко Радико принес напитки и кофе, после чего ретировался на цыпочках, закрыв за собой дверь. В камине потрескивали дрова, взрываясь искорками, и это скрашивало тяжелую атмосферу комнаты.

Монсеньор Соларис встал после того, как выпил кофе. Он пожал руку обоим полицейским и извинился, что не может остаться дольше, так как завтра должен уехать очень рано.

— Еще виски? — поинтересовался Томмазо Соларис, когда брат вышел.

— Нет, спасибо, — отказался комиссар. — Уже поздно.

— Уже. Почти одиннадцать. — пробормотал командор, бросив взгляд на большие настенные часы, придвинутые к камину. Опустошив свой бокал, он продолжил: — Ну вот, мы одни. Знаю, что вы искали меня несколько дней, сначала в «Гранкио Адзурро», потом в моем доме в Риме. Я к вашим услугам, комиссар.

— Расскажите мне о Катерине Машинелли. О Кате, если вы предпо­читаете. Это не суть важно.

Командор Соларис согласился. Сейчас он казался более старым и уставшим, чем вначале.

— Я не много могу сказать вам, комиссар. Моя дочь Марина и Катерина или одна из них, должно быть, что-то натворили, но что, точно не знаю.

— Вы отдаете себе отчет в важности вашего заявления?

— Это правда.

— Почему вы несколько дней тому назад перевели пять миллионов на счет Катерины Машинелли? — вдруг спросил комиссар.

— Я? — удивился Томмазо Соларис. — Я дал Кате пять миллионов?

— В филиал Неаполитанского банка в Риме поступил чек с датой пят­надцатого октября для выдачи всей суммы на имя Катерины Машинелли.