Окружив барак, эсэсовцы дали несколько очередей из автоматов по окнам и крыше. Часть пуль, отскочив рикошетом от стен, кого-то ранила, кого-то убила. В бараке поднялась паника. Заключенные — а их было человек восемьсот — ринулись к выходу, к узкой наружной лестнице. Началась давка. На лестнице образовался поток из живых тел, который катился вниз. В дверях пробка. Кого-то задавили, трещат ребра, ломаются руки, ноги. На лестнице нет перил, и многие срываются и летят вниз, разбиваясь насмерть.
Внизу под лестницей копошится живая куча, которая все увеличивается. Обезумевшие от страха узники с перекошенным лицами бегут на главную площадь. За ними устремились фольксдойчи, подгоняя узников дубинками.
Паника охватила лагерь. Справиться, удержать неорганизованную массу было очень трудно. Подпольщикам иногда приходилось силой удерживать людей на местах.
Над Бухенвальдом стояли вой, стрельба, стоны, рыдания и безумный смех сошедших с ума.
Нацисты сунулись и в сорок второй блок. Дверь содрогалась под ударами прикладов, но не открывалась. Лезть в окна эсэсовцы не отважились.
— Андрей! — Мищенко рванул его за руку. — Ложись!
Едва боксер бросился на пол, как автоматная очередь из полузаваленных окон прошила пулями нары, возле которых он стоял. Бурзенко с благодарностью посмотрел на летчика. Эсэсовцы дали по окнам еще несколько очередей. Зазвенели стекла.
В разбитые окна полезли немецкие ополченцы. У них на рукавах белые отличительные повязки. Не успели узники оглянуться, как в блок ворвалось не менее сорока фольксдойчей. Они с дикими ругательствами ринулись избивать заключенных.
Беззащитные узники метались по бараку, лезли под нары. Ополченцы дубинками выгоняли их из укрытий, сбрасывали с трехъярусных нар. На полу появились лужи крови. Трещали столы, скамейки, нары.
Фольксдойчи разбросали баррикаду и, распахнув дверь, стали выбрасывать узников.
Все произошло так неожиданно, что фашистам не оказали сопротивление даже подпольщики. Но вскоре они пришли в себя.
— Бей гадов! — крикнул Андрей и, не ожидая команды Мищенко, первым бросился на ополченцев.
Началась свалка. На помощь Андрею кинулись все. Били фольксдойчей кто чем мог. Численное превосходство было на стороне узников. Они не жалели палачей.
Фашистские ополченцы, не ожидавшие отпора, сначала растерялись, а потом стали удирать. Упавшие молили о пощаде. Но их не слушали.
— Нам все равно погибать! — отвечали узники. — Пока эсэсовцы подоспеют, мы с вами, гады, разделаемся!
Заключенные, словно по команде, стали возвращаться в барак. Пожилой болгарин с разбитой головой полз на животе и кричал:
— Держитесь за русских! Они спасут нас!
Во время этой эсэсовской вылазки лагерь держался под прицелом. Минометы, скорострельные пушки, крупнокалиберные пулеметы и противотанковые гранатометы — фаустпатроны были в любую минуту готовы обрушить на узников смертоносный огонь и свинец. Огневые точки расставлены так, что простреливались все «улицы» и «переулки», накрывался огнем каждый квадратный метр.
Эсэсовцы неистовствовали. Им удалось из многих бараков выгнать узников. Обстановка накалялась. Важно было не растерять людей, сохранить бойцов подпольной армии. Но, к несчастью, большая группа подпольщиков попала на площадь, и ее могли уничтожить.
Надо было спасать их. Командир подпольной автороты из сорок четвертого блока Вениамин Щелоков пробрался в портняжную мастерскую и заготовил несколько десятков белых повязок. А художники тут же вырезали из картофеля штамп эмблемы фольксдойчей, и поддельные повязки почти не отличались от настоящих. Несколько отчаянных смельчаков, надев их на рукав, отправились на площадь. Громко выкрикивая ругательства, расталкивая встречных, они стали уводить своих товарищей, «конвоировать» их в безопасное место. Эсэсовцы принимали подпольщиков за своих помощников.
Добрая треть тех, кого с трудом, силой оружия и дубинок, эсэсовцы выгнали из блоков и собрали на площади, была переправлена назад, в бараки.
Все же около пяти тысяч узников вывели из лагеря. Эсэсовцы погнали их в сторону Веймара и по дороге начали расстреливать…
Наступил вечер. О заключенных словно забыли. Ни построений, ни проверки. Лагерь затих.
Перед бараками лужи крови. Глухо стонут раненые. Изуродованные трупы сотнями валяются по лагерю. Об уборке никто и не думал, не до них. Команда крематория разбежалась.
Ночь прошла тревожно. Лагерь усиленно патрулировался эсэсовцами и вооруженными ополченцами. Из блоков выходить не разрешалось. То там, то здесь раздавались одиночные выстрелы, доносился топот кованых сапог.
На рассвете в барак пробрался Николай Кюнг с группой помощников. Крепкие, волевые ребята. Они увели лидеров, которые все эти дни жили в подполье, Андрей и Мищенко вздохнули свободней. Огромная тяжесть свалилась с их плеч.
Глава сорок пятая