Рисовальщица пионов

Игорь скисал, вздыхал, прятал глаза. В интересной жизни семья стала помехой, обузой и докукой.

– Что теперь, не ехать, что ли? Они же лавашей ждут.

– Разберутся с лавашами, – начинала нажимать я.

– Как-то некрасиво получается.

– Все прекрасно знают, что у нас маленький ребенок, и мы себе не принадлежим.

– Не, ну я же мог бы поехать.

– У тебя ребенок.

– Ты же с ним сидишь.

– Ты посиди, наверное, ты весь день всей душой скучал по нему и рвался домой.

– А ты что будешь делать?

– Ничего, в ванне полежу.

– Назло мне, что ли? Сидела себе, сидела, а теперь меня увидела и сразу надо ничего не делать? Мне домой не приходить, что ли?

Тупик. Любые объяснения бесполезны. И так постоянно.

– Я сама позвоню Леше и откажусь от приглашения, – давила я.

Игорь обижено махал рукой, мол, делай, что хочешь, раз все так плохо в жизни. Дважды я отменяла его развлечения, потом разговоры о веселом времяпрепровождении прекратились.

Скоро Игорь начал жаловаться, что его загоняют в западню, лишают радостей.

– Так устал сегодня, думал, под телевизором полежу, отдохну, а тут вы! – говорил он раздраженно.

Ужасно обидно это его «а тут вы», но я оправдывала Игоря усталостью, предпочитала не акцентировать на этом внимание, не придираться к словам. Мне казалось, что присутствие бодрого и спокойного сына улучшит настроение Игоря, мне всегда улучшало:

– Я тебе Геру рядом положу, ты телевизор смотри и ему нескучно будет, а я в кухне полы протру, ужин готовила, надо прибрать.

– А можно меня не напрягать? Я же сказал, что хочу отдохнуть. Один. Один, понимаешь?

Если я все же просила его приглядеть за сыном, то часто он еле сдерживал себя, готов был взорваться:

– Мне домой не приходить, что ли? Не втягивай меня в ваши дела.

Он разделил нас на себя и меня с сыном. И я – неотъемлемая часть ребенка – постепенно становилась в тягость, я чувствовала это. Я превращалась в укор его желанию оставаться беззаботным.

– Ты же хотела ребенка, сиди теперь с ним, я причем? Почему мы оба должны страдать? Я приношу деньги, мои обязанности выполнены.

– Приехали, как говорится! Разве ты не хотел ребенка?

Игорь пожимал плечами:

– Почему не хотел? Хотел. Пусть будет.

– И почему страдать? Герман причиняет тебе страдания?

– Не надо из меня монстра делать, – Игорь отводил взгляд, начинал куда-то собираться, спешить.

Он теперь был постоянно занят, всегда отсутствовал, не смотрел в глаза, вздыхал.

Со временем наступило неизбежное – я была выбрана виноватой и неинтересной. Стала слышать, что со мной неинтересно, не о чем поговорить, я отстала от жизни, не на волне, не смеюсь, не шучу как раньше, вечно хочу спать.

– Ты перестала существовать как личность, – было сказано мне.

– Действительно, я растворилась в ребенке, но, может быть, это нормально? Это же не навсегда, на пару-тройку лет. Если бы ты делил со мной радость и ответственность, было бы легче и счастливее, незаметнее. Ты мне только пеняешь и винишь неизвестно в чем.

– Это женские дела, я зарабатываю.

Я растерялась и стала сомневаться в себе, права ли. Упреки, что я стала неинтересной, занозой сидели в мозгу. Сама уже скучала по собственным интересам. Иногда спрашивала себя: что я любила, чем интересовалась, за какими новостями следила? Не помню. Сплошные пеленки, ползунки, машинки, прививки, прогулки, коляски, слезы в три ручья, уговоры. Бесконечный бег белки в колесе, только в колесе, без других дорог. Иногда от одиночества и бессменной вахты я уставала настолько, что было желание спрятаться в шкаф или умереть на несколько часов. Хоть изредка побыть бы среди взрослых людей, взрослых вещей, во взрослом мире, вспомнить себя, свои интересы, посмеяться шуткам. И хоть иногда кто-нибудь, кроме меня, брал бы ребенка на руки.

– Если бы я видела, что ты рад семье, любишь сына, спешишь к нам, интересуешься нами, мне было бы намного радостнее, я не чувствовала бы себя одной.

– Я устаю на работе, и мне хочется отдохнуть, придешь домой, а тут вы. Ничего интересного.

Так обидно было такое слышать. Он приходит домой, а тут мы!

– И вообще, ты стала такая отрезанная от жизни.

– Я в последнее время в курсе всех мировых событий, просто как никогда в своей жизни! И могу поддержать любую тему.

Вечером я кормила Германа сидя на диване у телевизора. Он засыпал, плохо сосал, я его будила, чтобы еще поел, а он все норовил уснуть под теплой грудью, обманув желудок парой глотков молока. Длилось это около часа, так что я успевала пересмотреть все новости всех каналов.

– Я знаю больше тебя.

– Это не то, ты людей не видишь, в жизни не участвуешь, а говоришь только о том, как Герка ест, что уже умеет, как будто это не само собой происходит.

– С мамами на площадке общаюсь.

– Опять же про подгузники!

– Такой период, ничего страшного. Путешествие по Амазонке буду обсуждать позже.

– Когда я гостей привел, ты почти все время с ребенком в его комнате просидела, некрасиво села вела.

– Так он же плакал, вот я его и унесла, не за столом же в компании ему реветь. А Таня с Андрюшей сами родители, прошли все это и понимают.

– Положила бы в кроватку, поплакал бы и перестал.

– Ну как так можно?