Рисунки на песке

«Мальчикам и девочкам печенья напекут, покажут и помажут, а съесть нам не дадут» — одна из маминых прибауток моего детства. Не случилось нового этапа в жизни «Современника», и в этом его драма, а взяв шире — драма времени, в котором он существовал. В 63-м году мы еще жили весело, интересно, интенсивно, не подозревая, что бацилла распада, который произойдет семь лет спустя, кроется в нашем настоящем. Мы бы, наверное, не поверили в грядущий раскол, даже если бы получили предсказание от самого Господа Бога. Еще бы — аншлаги, успех, у театра по ночам длинные очереди за билетами, как когда-то у «художественников».

В подвальчике театра мы открыли свое кафе, которое работало после спектаклей. Вход 20 копеек, самообслуживание. Водка, коньяк, кофе, сосиски, бутерброды. Отыграл — и не надо тащиться в гадюшник ВТО и видеть посторонние рожи, а вместе с друзьями, пришедшими на спектакль, спускаешься в подвальчик — потолковать, обсудить сыгранное за рюмкой. А там — кого только не увидишь, чего только не услышишь… Писатели, поэты, физики-лирики, пение под гитару, стихи и споры-разговоры до утра. Все свои. Посторонним вход воспрещен. Да и не пойдут в сомнительный подвальчик не те поэты, не те писатели, не те физики-лирики. Разве что из злого любопытства может затесаться кто-нибудь из чужих, но нет, не понравится ему тут, не придет он сюда больше и дружкам своим не посоветует…

К театру тянулись самые интересные люди, как потом они будут тянуться к Таганке. «Таганца», «Таганца» — будут цакать иностранцы, любители театрального искусства, приезжающие в Москву в середине 70-х. А тогда — «Современник», «Модерн театр фром Москоу».

Называю первые из приходящих на память звучных имен, с которыми мы тогда встречались. Норис Хоутон, крупнейший театральный деятель Америки, автор книг о русском театре. Первая написана еще в 30-е годы — Мейерхольд, Таиров, Станиславский, Немирович; вторая — «Повторная гастроль» — это уже Охлопков, Товстоногов и мы, «Современник». Актеры — англичанин Ричард Харрис, итальянцы Эдуардо де Филлипо и Витторио Гассман, француз Роже Планшон — режиссер, артист, драматург. Питер Брук — тот, что брат Плучека. Киношная пара Роже Вадим и Джейн Фонда. А незабываемый вечер, проведенный в обществе легендарного Джона Гилгуда! Англичане, французы, итальянцы, американцы, поляки… Что говорить, в Москву тогда стремились многие — был, стало быть, интерес. Нет, нет, это было очень веселое, интересное время, когда мы уже видели чужое искусство и уже могли похвастаться кое-какими своими успехами.

Эдуардо де Филиппо привез в Москву свой спектакль «Мэр района Санита», великий Лоренс Оливье играл в Кремлевском театре «Отелло», Роже Планшон приехал с изысканным, ироничным спектаклем «Три мушкетера» и с поразительным решением «Тартюфа», Жан Вилар с Марией Казарес показали «Дон-Жуана», тот же Вилар сыграл главную роль в «Дельце» Бальзака. И — конечно, конечно! — «Король Лир» Питера Брука с гениальным Полом Скофилдом в роли Лира.

И со многими, если не со всеми, мы, современниковцы, встречаемся, разговариваем, веселимся и, конечно, выпиваем.

Огромный Витторио Гассман, один из лучших итальянских актеров, затеял в «Современнике» игру в «петушки». Оказывается, это итальянская народная игра, а мы-то думали, что исконно русская.

После спектакля «Вечно живые», который Гассман у нас смотрел, устраиваем в фойе импровизированный банкет в его честь. Меня, сыгравшего Гамлета в Москве, шутя представляют ему, Гамлету итальянскому: «А это наш советский Витторио Гассман». Он подарил мне на память свою фотографию с черепом Йорика. Храню ее как воспоминание о том веселом вечере.

«Наш советский Витторио Гассман…» Боже, как грустно и стыдно даже записывать это на бумаге. Что сделано?! Ничего! Как вспомню хотя бы американскую картину Роберта Олтмена «Свадьба» с Гассманом в одной из главных ролей! А его «Запах женщины»! А «Терраса» Этторе Сколы!

Итак, он:

— Давайте сыграем в «петушки». Ну вот хотя бы ты. Ты играл Гамлета, я играл Гамлета. Сегодня я тебя на сцене видел. Выходи в круг!

Гляжу на его мощную фигуру — Гассман на голову выше меня и раза в два шире в плечах — и со смехом:

— Но, сеньор, но, ай эм сорри. Хрен тебе, Гассман. Вы обознались. Ваших нет…